Примечательно в этой связи выступление Жданова еще 27 марта 1948 г. на совещании в ЦК ВКП(б), посвященном подготовке к конгрессу ученых-славяноведов. (В тот день Сталин и Молотов направили Тито первое письмо с обвинениями в отходе от марксистско-ленинской линии.) Жданов указал на «неверные концепции», которые получили распространение в Югославии. Речь шла об утверждениях, будто бы Югославия является «настоящей революционно-социалистической страной», а путь, избранный странами народной демократии для строительства социализма, – «более верным и более надежным, чем тот путь, по которому шел Советский Союз». Критикуя данное утверждение, Жданов подчеркнул, что развитие народно-демократических стран не исключает классовую борьбу, осудил, имея в виду югославских коммунистов, «руководителей некоторых стран за отсутствие марксистского анализа» и попытку представить крестьян как «основу югославского государства», а «югославского кулака» – демократическим элементом [63] . Вероятно, эти слова Жданова, содержавшие фрагменты первого кремлевского письма югославам, можно считать началом публичной критики югославского руководства.

Выше говорилось, что Тито неоднократно заявлял о готовности обсудить возникшие, как утверждали в Кремле, «разногласия», которые в Белграде даже не считали таковыми. Руководство КПЮ выполнило к тому времени большую часть указаний Москвы: отказалось от посылки дивизии в Албанию, подписало договор о консультациях по внешнеполитическим вопросам, приступило к пересмотру своей аграрной политики, ужесточило подход к проблеме частной собственности. При желании начавшийся конфликт можно было урегулировать в самом начале, но Сталин и Молотов, зная Тито и его окружение, вероятно, решили «поставить эксперимент» над руководством КПЮ, проявлявшим самостоятельность, и, используя разные способы давления, добиться безусловного признания инкриминируемых ему «ошибок». Не исключено, как мы уже отмечали, что подобная тактика, преследуя цель подавить в зародыше югославскую «ересь», являлась также попыткой продемонстрировать другим компартиям способ упреждающей борьбы Кремля с инакомыслием. Нельзя сказать, что уже на том этапе Тито открыто выступал с обоснованием альтернативной модели социализма, пытаясь противопоставить ее сталинской, но сам характер югославской части переписки, а также принимаемые по его инициативе на Политбюро ЦК решения убедительно свидетельствовали о зарождении неких новых принципов, согласно которым должны были строиться отношения внутри лагеря «народных демократий». Тито был готов отстаивать интересы своей страны, защищать самостоятельность партии вопреки давлению и принятой иерархии отношений, что создавало для Кремля абсолютно недопустимую ситуацию. Важным было и то, что югославский лидер и его соратники осмелились считать себя равными кремлевским руководителям в трактовке теории марксизма. Это была дерзость, которую Кремль никому не мог позволить.

Решение руководства КПЮ не посылать свою делегацию на заседание Информбюро было еще раз повторено советской стороне в ответном письме Тито руководителю Отдела внешней политики ЦК ВКП(б) М. А. Суслову от 20 мая 1948 г. Через два дня, 22 мая, в Белград было направлено письмо за подписью Сталина и Молотова, в котором была продолжена критика югославских товарищей, теперь уже за отказ от участия в заседании Информбюро, и в этой связи делались серьезные выводы. Во-первых, этот факт, по мнению кремлевского руководства, свидетельствовал о том, что югославам нечего сказать в свое оправдание и что они тем самым «молчаливо признают себя виновными и боятся показаться перед лицом братских партий». Такая позиция, как отмечалось в письме, означала, что «ЦК КПЮ стал на путь откола от единого социалистического фронта народных демократий с Советским Союзом и готовит свою партию и народ к тому, чтобы предать этот единый фронт». Подчеркивалось, что, поскольку партийной основой фронта является Информбюро, «такая политика ведет к измене делу международной солидарности трудящихся и к переходу на позиции враждебного делу рабочего класса национализма» [64] . Тем самым еще до заседания Информбюро была точно квалифицирована югославская политика, в основе которой лежало стремление четко формулировать и защищать свои национальные интересы. После отказа югославов от участия в совещании Коминформа лидеры некоторых «братских» компартий самостоятельно либо по инициативе Москвы пытались вступить в контакт с югославским руководством и убедить его пересмотреть свое решение. Попытки выступить в роли посредников предпринимали в мае 1948 г. лидер польских коммунистов В. Гомулка, секретари компартии ГДР В. Пик и компартии Румынии Г. Георгиу-Деж. Политбюро ЦК БРП(к) поручило Г. Димитрову послать Тито личное письмо с просьбой взвесить все возможные последствия, вытекающие из решения не участвовать в совещании [65] . Югославский посол в Москве В. Попович в телеграмме Тито от 1 июня предлагал ему написать личное, «теплое» письмо Сталину с изложением всех достижений югославской компартии, успехов, недостатков и ошибок, а также описать возможные последствия несправедливой позиции «по отношению к нам». Кроме этого, он считал целесообразным, чтобы это письмо подписали известные в Югославии люди, представители всех республик. Сообщая о своих беседах в Москве с некоторыми советскими официальными лицами, посол отмечал, что, по его мнению, этих людей «страшно бесило то, что мы не просим прощения», и они в частности почти не скрывали желания, чтобы из югославского руководства был удален Джилас. В то же время, как казалось Поповичу, многие в Москве были убеждены в том, что не следовало так поступать по отношению к Югославии, но, как он писал, «никто из них не имеет права это сказать» [66] . Сообщения о настроениях и ожиданиях в Москве в связи с подготовкой к заседанию Коминформа Попович продолжал отправлять в Белград и в последующие дни. Так, согласно его информации от 4 июня, адресованной Карделю, в кругах, близких к советскому руководству, говорили о том, что Джилас и Кардель – «старые троцкисты, но весьма изощренные». Как можно было понять из сообщения югославского посла, в планы советского руководства входила изоляция Тито от Джиласа и Карделя, а затем нанесение удара по нему. Попович подчеркивал вместе с тем, что, по его мнению, к подобной информации следует относиться с осторожностью [67] .

Письмо югославам за подписью М. А. Суслова о решении провести совещание Информбюро, включив в повестку дня вопрос о положении в КПЮ, было доставлено в Белград его заместителем В. В. Мошетовым. 21 мая он встречался с Тито, повторившим, что вопрос о некоторых ошибках югославов мог бы быть рассмотрен в конфиденциальном порядке, но поскольку Москва уже сообщила о своих претензиях к КПЮ другим компартиям, то всякое обсуждение лишается смысла. Тито предложил пока оставить проблему открытой, подождать, когда всё «немного уляжется» [68] . Между тем, начиная с апреля в Москве была развернута подготовка к совещанию, и к середине июня был готов проект доклада и резолюции «О положении в Коммунистической партии Югославии». Оба документа дорабатывались под руководством Сталина. Готовность «братских» компартий к совещанию была определена 12 июня на заседании редколлегии органа Информбюро – газеты «За прочный мир, за народную демократию!», состоявшемся в Белграде. Все участвовавшие в заседании представители зарубежных компартий выступили с осуждением югославской позиции. В принятой резолюции, текст которой был предложен советской стороной с упоминанием, что резолюция сформулирована Сталиным, говорилось, что «антисоветская и антимарксистская политика ЦК КПЮ достойна того, чтобы она подверглась не косвенной, а прямой критике» [69] .

К открытию совещания Коминформбюро, проходившего в Бухаресте 19–23 июня 1948 г., кремлевское руководство уже приняло решение наказать Тито и его соратников за отказ признать свои «ошибки». Совещание стало лишь способом публично показать всем и в первую очередь компартиям стран «народной демократии», что Москва не допустит отхода от сталинской трактовки марксизма-ленинизма ни в теории, ни на практике.

19 июня по предложению А. А. Жданова от имени собравшихся участников совещания в ЦК КПЮ было направлено последнее приглашение прибыть в Бухарест. 21 июня был получен ответ, в котором югославское руководство еще раз повторило причину своего отказа от участия в совещании. В телеграмме подчеркивалось, что «ЦК КПЮ остается и впредь при своем убеждении, что только совместное обсуждение спорных вопросов в прямом контакте ЦК ВКП(б) и ЦК КПЮ в самой Югославии является единственно правильным путем в разрешении существующих недоразумений». Не исключено, что за этим условием стояло помимо прочего не лишенное оснований подозрение Тито, прошедшего школу Коминтерна и знакомого с «кухней» московских процессов 1930-х гг., что пребывание югославской делегации в Румынии может закончиться драматически. 19 и 20 июня в ожидании ответа из Белграда состоялись беседы между советской делегацией и делегациями других компартий. Москва прокручивала свой сценарий, готовя всех участников совещания к единодушному осуждению Тито и его соратников.

Все второе совещание Коминформа было посвящено развернутой критике югославского руководства. Глава советской делегации А. А. Жданов выступил с докладом «О положении в Коммунистической партии Югославии», содержащим весь набор обвинений, выдвинутых против руководства КПЮ в советских письмах. В результате дискуссии участники пришли к единому выводу, отраженному в резолюции совещания. Руководству КПЮ вменялось в вину, что оно «за последнее время проводит в основных вопросах внешней и внутренней политики неправильную линию, представляющую отход от марксизма-ленинизма» [70] . Большая часть делегатов совещания использовали трибуну не только для осуждения югославов, но и для безудержного восхваления ВКП(б) и ее руководства. Так, член ЦК БРП(к) Тр. Костов в своем выступлении отмечал, что «ЦК ВКП(б) и лично т. т. Сталин и Молотов давали нам чрезвычайно ценные советы и помогали нам исправлять наши ошибки». Явно отмежевываясь от югославов, Костов подчеркнул: «Мы не боимся, что ЦК ВКП(б) будет иметь свою собственную информацию о положении дел в нашей партии, т[ак] к[ак] в лице СССР мы видим искреннего друга, прекрасного советника и наставника. Наша коммунистическая совесть чиста, у нас нет никаких секретов от ЦК ВКП(б), от тов. Сталина. А у югославских руководителей, видимо, совесть не совсем чиста». Перечисляя «ошибки» югославских руководителей, Костов указал на недооценку ими руководящей роли СССР в борьбе против империализма и в строительстве социализма, на «узконационалистическую переоценку роли и значения новой Югославии», «зазнайство и головокружение от успехов, которые достигнуты при помощи Советского Союза». Перечень «ошибок» завершала констатация отхода югославского руководства от теории марксизма-ленинизма, стремления внести в теорию «свои югославские поправочки, от которых веет духом оппортунизма и троцкизма» [71] . Костов поставил вопрос о том, каким способом можно не допустить «отхода Югославии от демократического фронта»; в противном случае Болгарии и Албании «придется оглядываться в сторону Югославии», поскольку все экономические связи Болгарии с Западной Европой проходят через нее. По мнению «болгарских товарищей», подчеркивал Костов, следует сделать этот вопрос предметом широкого обсуждения, вынести его «на суд партийных и народных масс Югославии», «развязать внутренние силы партии и страны и опереться на них». Важно, по мысли Костова, сделать это до съезда КПЮ, «чтобы помешать маневрам Тито противопоставить всю партию Информбюро» [72] .

Совещание приняло резолюцию по докладу Жданова, констатировавшую, что «в руководстве КПЮ за последние 5–6 месяцев открыто возобладали националистические элементы», и оно стало на путь национализма. Подчеркивалось, что югославские руководители, «переоценивая внутренние национальные силы и возможности Югославии», думают о сохранении ее независимости и построении социализма «без поддержки коммунистических партий других стран, без поддержки стран народной демократии, без поддержки СССР». Рисовалась мрачная перспектива взаимоотношений Югославии с капиталистическими странами, причем задолго до того, как начались, на первых порах во многом вынужденные ее реальные контакты с Западом. Авторы резолюции, опираясь на какие-то только им известные факты и информацию, утверждали, что югославские руководители, «плохо разбираясь в международной обстановке и запуганные шантажистскими угрозами империалистов, полагают, что путем ряда уступок империалистическим государствам» они могут приобрести их расположение, «договориться с ними о независимости Югославии и постепенно привить югославским народам ориентацию на эти государства, то есть ориентацию на капитализм». В документе констатировалось, что причины подобных надежд югославского руководства заключались в следовании «известному буржуазно-капиталистическому тезису», в силу которого «капиталистические государства представляют меньшую опасность для независимости Югославии, чем СССР» [73] . Завершалась резолюция словами, в которых выражалась надежда на то, что «в недрах компартии Югославии имеется достаточно здоровых элементов», которые должны «заставить своих нынешних руководителей открыто и честно признать свои ошибки и исправить их, порвать с национализмом, вернуться к интернационализму и всемерно укреплять единый социалистический фронт против империализма». В противном случае задача «здоровых сил» будет состоять в том, чтобы сменить нынешних руководителей и «выдвинуть новое, интернационалистическое руководство КПЮ» [74] .

На следующий день после появления резолюции Информбюро состоялся пленум ЦК КПЮ, на котором был сформулирован развернутый югославский ответ на этот документ. Все обвинения были названы несправедливыми и отвергнуты как самая большая историческая ложь, направленная против героического югославского народа и партии. Пленум, отвечая на кремлевские призывы к «здоровым силам партии» сменить руководство, призывал членов КПЮ сплотиться в борьбе за проведение партийной линии и «еще большее укрепление единства партии, а рабочий класс и остальных трудящихся, объединенных в Народном фронте, еще настойчивее продолжать работу по строительству социалистической родины» [75] .