Шрифт:
II. Смысл второго ограничения заключается в том, что случайная гибель не должна обязывать к возмещению, если это могло бы произойти и с истцом как владельцем, а только в том случае, если она была следствием неправомерного владения ответчиком [295] .
Рассмотрим и это ограничение сначала в целом, согласно характеру данного правоотношения. Его кажущееся оправдание заключается в том обстоятельстве, что в первом из двух названных случаев истец, кажется, не несет никаких убытков вследствие отсутствия владения, поскольку его имущество после произошедшей гибели имело бы такой же размер независимо от того, был он лишен владения или нет.
295
Если земельный участок гибнет в результате обвала или оползня, это представляет собой событие, которое наступило бы независимо от владельца, равно как и в том случае, когда строение сгорает дотла в результате попадания молнии. Зато если истребуемая по суду движимая вещь сгорает вместе с домом ответчика, эта гибель спорной вещи является следствием того, что ею владел именно данный ответчик. Правда, и в этом отношении многие случаи окажутся посередине как нерешенные.
Однако эта видимость исчезает, если сопоставить упомянутое ограничение с только что предпринятой попыткой объяснения первого ограничения. Ведь если даже гибели присущ столь общий характер, что она произошла бы в любом случае, то все же нельзя отрицать возможность того, что истец мог бы своевременно продать и тем самым предотвратить всякую утрату в своем имуществе. Но именно этой отсутствующей возможностью, как было показано выше, обосновывается строгая обязанность ответчика.
Спросим теперь, что встречается в источниках римского права об этом втором ограничении.
Все ясные и решающие фрагменты, которые выше использовались для установления самого строгого правила, молчат об этом полностью. Если, стало быть, во многих фрагментах безоговорочно говорится о том, что в случае стипуляции должник из-за просрочки становится обязанным возместить случайную гибель обещанной вещи (без какого-либо упоминания указанного ограничения), то мы, допуская ограничение, вступали бы в решительное противоречие по меньшей мере с этими фрагментами, и потребовались бы очень ясные, недвусмысленные свидетельства, если бы у нас возникло хотя бы одно сомнение или если бы мы попытались объединить кажущиеся противоречивыми фрагменты. Точно так же дело обстоит со строгим обязательством недобросовестного владельца, а также со своеобразным видом просрочки в исках in rem.
То же, что мы на самом деле находим в римском праве об этом мнимом ограничении, можно свести к следующим высказываниям.
А. В случае actio ad exhibendum выше уже было высказано положение, что случайная гибель вещи после литисконтестации иногда обязывает ответчика к возмещению, что следует понимать так, что строгая обязанность наступает при таких же условиях, как и в случае виндикационного иска. К этому высказыванию Павел добавляет следующие слова [296] :
296
L. 12, § 4 ad exhib. (10. 4).
«Tanto magis, si apparebit, eo casu mortuum esse, qui non incidisset, si tum exhibitus fuisset».
В этих словах выражается не что иное, как особое подтверждение высказывания о названном здесь случае, но в них не заключается заявление о том, что силу должно иметь обратное, если гибель произойдет по-иному. В этих словах отнюдь не заключается ограничение строгой обязанности.
В. В случае actio depositi Сабин и Кассий отрицали любую обязанность депозитария возместить случайную гибель; это мнение упоминается Гаем только с исторической точки зрения, без согласия с ним, а последующими юристами, равно как и в последующей компиляции, отвергается (§ 273). Это отвергнутое древнее мнение получает в конце фрагмента следующее дополнение [297] :
297
L. 12, § 4 depos. (16. 3).
«utique, cum interitura esset ea res, etsi restituta esset actori».
Эти слова можно истолковать двояко. Они могут означать: «отрицание не вызывает сомнений особенно в этом случае (хотя оно и помимо этого истинно и верно)». Но их можно понять также и так: «отрицание не вызывает сомнений исключительно в этом случае (тогда как в других случаях можно было бы допустить исключения)». В любом случае эти слова не имеют никакого значения для действующего права, признанного в компиляции, поскольку относятся просто к отвергнутому древнему мнению: согласно одному толкованию – как подтверждение этого мнения, согласно другому – как его ограничение.
С. Наконец, остался еще часто упоминаемый, сильно запутанный фрагмент Ульпиана об actio quod metus causa [298] . В нем говорится, что при случайной гибели во время правового спора ответчик обязан возмещать:
«si tamen peritura res non fuit, si metum non adhibuisset, tenebitur reus» [299] .
Правда, в этих словах, согласно весьма естественному argumentum a contrario, выражается, кажется, отрицание любой строгой обязанности ответчика в противном случае (если бы вещь погибла в любом случае, например при естественной смерти раба от старости), и это действительно является единственной видимой опорой опровергаемого здесь мнения. Но по следующим причинам мне кажется недопустимым только что приведенное высказывание из этого фрагмента брать за основу общего правила и создавать из него подобное ограничение строгой обязанности ответчика для всех исков в целом. В самых решающих и самых определенных фрагментах об этой строгой обязанности (в случае как самых важных обязательственных договоров, так и виндикационных исков и исков о праве наследования) она высказывается безоговорочно, без подобного ограничения, т. е. эти фрагменты противоречат приведенному выше. Ограничение из приведенного фрагмента сначала следовало бы привнести в указанные фрагменты, но данный фрагмент никоим образом не годится для этого. Его запутанное содержание уже было отмечено выше. Правда, по относящейся сюда части можно до некоторой степени догадаться и предположить, в каком особом случае, в какой части процесса оно могло бы действовать, но уверенно утверждать это невозможно. К этому добавляется еще и то, что во всем фрагменте говорится об actio quod metus causa – иске, несущественном в контексте всей системы права. Случайно высказанное относительно него замечание нельзя делать основополагающим для всех исков вообще. Подобный метод полностью противоречил бы истинным принципам построения правовой системы, сообщаемым источниками, т. е. истинному отношению между системой и экзегезой.
298
L. 14, § 1 quod metus (4. 2) (ср. выше, § 273).
299
Полностью относящаяся сюда часть фрагмента звучит так: после того как сначала было сказано, что ответчик должен просто предоставить обеспечение за раба, сбежавшего не по его вине, Ульпиан продолжает: «Sed et si non culpa ejus cum quo agetur obierit, si tamen peritura res non fuit, si metum non adhibuisset tenebitur reus». Выделенные курсивом слова взяты у Халоандера и имеют следующий смысл. До этого речь шла о сбежавшем рабе («Ergo si in fuga sit servus sine dolo malo et culpa ejus sum quo agetur, cavendum esse» rel.). Зато противоположным является случай с умершим рабом («Sed et si… obierit»). Вариант прочтения во Флорентийской рукописи и в Вульгате («Sed et si non culpa ab eo cum quo agetur aberit») не дает вообще никакого приемлемого смысла.
Итак, если принять во внимание указанное выше отношение между обоими ограничениями, то из этого вытекает следующий практический результат.
1. Если причина гибели связана с недобросовестным владением ответчика таким образом, что без этого владения сама гибель не произошла бы, то безоговорочно следует произвести возмещение, и в этом случае дело не зависит от того, смог бы истец продать вещь.
2. В противном случае, как правило, также необходимо произвести возмещение, однако лишь оттого, что ответчик не мог посредством своевременной продажи предотвратить для себя ущерб. Именно поэтому возмещение отпадает, когда ответчик докажет, что продажа точно не произошла бы.