Вместе с тем без лишних слов давалось понять, что о полном разгосударствлении экономики речь не шла. Однако государство оставляло целиком в своем ведении только единичные и далеко не самые значительные сектора, относившиеся к торгово-промышленной сфере, а за другими сохраняло временный контроль, руководствуясь каждый раз конкретными соображениями. Так, производство поташа и смольчуга оставлялось целиком за казной ради «бережения лесов», а готовая продукция не подлежала свободной продаже. На вольную торговлю ревенем вводились временные ограничения, действовавшие вплоть до полной реализации накопившихся запасов этого прежде исключительно казенного товара.

В отдельных случаях признавались полезными для государственной целесообразности и запретительные меры. Так, устанавливался полный запрет на экспорт льняной пряжи. Этот шаг в указе объяснялся даже не столько протекционистскими побуждениями правительства, то есть заботой о собственных, российских, полотняных мануфактурах, дабы они не могли испытать возможную нехватку пряжи в случае ее экспорта, сколько стремлением «…к умножению делания в России полотен, как для отпуска за море, так и для внутренняго удовольствия…». Последний мотив недвусмысленно указывал на желание верховной власти с помощью мер государственного регулирования снизить прямые экономические потери от продажи за рубеж сырья или полуфабриката вместо конечного готового продукта. Такая мотивация проистекала не только из идей меркантилистских и монетаристских теорий, стремившихся прежде всего к поддержанию активного торгового баланса и притоку в страну драгоценных металлов в виде иностранной монеты зачастую любыми имеющимися в распоряжении средствами, но также из понимания, казалось бы, вполне очевидного фактора многократного увеличения стоимости товара после переработки сырья в конечный готовый продукт (впрочем, льняную пряжу нельзя безоговорочно отнести к продуктам сырьевого характера; она проходила несколько стадий первичной обработки, прежде чем стать пригодной для употребления). Но от понимания истинности данного положения до возможности отказаться от экспорта сырья, заменив его продуктами «рукоделия», как часто именовались тогда изготовленные промышленным способом товары, лежала огромная дистанция. От правительства Петра I и его преемников потребовались громадные усилия на протяжении десятилетий для создания начальной индустриальной базы. И только во второй половине XVIII в. продукция отдельных ее отраслей стала проникать на европейские рынки. В их числе российская полотняная промышленность, производившая в основном так называемые «простые» и недорогие полотна, оказавшиеся конкурентоспособными на внешних рынках. Они стали пользоваться там немалым спросом, особенно в Англии. Поэтому вполне закономерно стремление правительства Екатерины II при помощи названного экспортного сырьевого заслона обезопасить развитие полотняной отрасли.

Однако указу от 31 июля 1762 г., одновременно проникнутому духом экономической свободы и государственной целесообразности, запретительные меры в целом не свойственны. Тем более если они отвечали интересам только отдельных лиц или узких групп. Напротив, в нем достаточно последовательно воплощался принцип соответствия принимаемых решений потребностям самых широких слоев населения или в крайнем случае компактных сословных групп, объединенных территориально общей профессиональной деятельностью (под последними имеется в виду купечество Астрахани и Архангельска, которым указ даровал коллективные привилегии для осуществления торговых операций). В частности, «смоляной торг», бывший в течение продолжительного времени преимущественно казенным (с 1726 по 1740 г. он имел статус «вольного»), а в 1760 г. отданный на откуп генерал-аншефу С. К. Нарышкину на 20 лет, вновь обрел статус «вольного», т. е. доступного любому желающему вести как внутреннюю, так и внешнюю торговлю.

Снимался запрет на экспорт узкого холста и так называемого «хряща» (грубой холстины), введенный в 1746 г. в целях гарантированного снабжения армии. Тем самым молчаливо поощрялось увеличение производства данной продукции, причем вовсе не силами крупной мануфактурной промышленности. Дело в том, что между ней и мелким «домашним» производством сложилось определенное разделение труда исходя из номенклатуры выпускавшихся товаров. Мануфактуры были изначально ориентированы на выпуск широких отбеленных полотен и парусины. По существу, их продукция занимала отдельную нишу, не вступая в конкуренцию с изделиями мелких производителей, которые довольствовались изготовлением грубых узких холстов. Выработка узкого домотканого и неотбеленного холста не требовала ни наличия специального оборудования, ни особых навыков у работников. Она была под силу простым крестьянам, которые к удовольствию своих помещиков не преминули широко освоить данный промысел, занимаясь им без отрыва от насиженных мест, как правило, в межсезонье, в свободное от полевых работ время в собственных домах и светелках (мануфактурные полотна и холсты ткались на громоздких станах, вдвое более широких по сравнению с крестьянскими). Такая практика, без сомнения, в наибольшей степени соответствовала начальным представлениям верховной власти об идеальном хозяйственном укладе. Однако в июльском указе 1762 г. правительство не сочло возможным или необходимым даже обмолвиться о своих предпочтениях, а тем более нарисовать контуры будущей оптимальной экономической модели, которая допускала бы своего рода симбиоз земледельческого труда крестьян как их основного занятия и второстепенного «домашнего» производства, вытесняя на второй план крупную мануфактурную промышленность. Соответствующие идеи сугубо физиократической направленности будут сформулированы несколько позднее, о чем речь впереди. Сейчас же важно подчеркнуть следующее: ликвидация ограничений по вывозу холста диктовалась не только стремлением оградить торговлю от излишних административных барьеров. За этой мерой угадывается и намерение правительства найти альтернативу крестьянскому отходничеству в города, которое с середины XVIII в. становилось все более массовым явлением. Такой альтернативой вполне могло рассматриваться поощрение крестьянского домашнего производства, в том числе текстильного как одного из самых распространенных, чтобы способствовать удержанию крестьян при земле.

В качестве еще одной антимонопольной меры июльского указа 1762 г. можно считать объявленную в нем борьбу за неукоснительное соблюдение таможенных правил (ту же задачу ставил и мартовский указ). Преследовалась цель ликвидации всех лазеек, позволявших некоторым мануфактуристам беспошлинно ввозить иностранные материалы и инструменты для своих предприятий сверх конкретно установленного и прописанного в Таможенном тарифе 1757 г. ассортимента, «…дабы от таких с уменьшением или совсем безпошлинных пропусков прочему купечеству, кои сполна ту пошлину платят, в торгах их подрыва и помешательства быть не могло». Кроме того, специально оговаривалась отмена всех таможенных льгот владельцам сахарных фабрик, против которых с таким жаром выступил мартовский указ.

Таможенных послаблений лишилась и петербургская ситценабивная мануфактура, которой посвящен отдельный пункт июльского указа. Ее деятельность, напомним, вызвала резкие нарекания в мартовском указе не только за ничем не обоснованный беспошлинный ввоз иностранных полотен и красильных материалов, но и за создание искусственного препятствия на пути к распространению в России других аналогичных предприятий даже вопреки тому, что «набойка» (набойчатое полотно) быстро начала завоевывать популярность, особенно у крестьян. Поэтому вполне логичной и предсказуемой мерой июльского указа могло стать упразднение исключительной привилегии, данной в 1753 г. иностранному владельцу петербургской «ситцевой» фабрики Лиману, запрещавшей другим лицам заводить предприятия аналогичного профиля в течение 10 лет. Однако этого не произошло. Без объяснения причин привилегия была сохранена. Видимо, из-за особого статуса владельца мануфактуры как иностранца. В противном случае созданный прецедент нарушения перед ним прежних государственных обязательств мог получить негативную оценку за границей. К тому же срок действия самой привилегии приближался к концу.

Заслуживает внимания и последовавшая реакция на прозвучавшую в мартовском указе критику в адрес петербургской фабрики. Июльский документ предписал ей и аналогичным заведениям, которые могли появиться в будущем, производить набойку только на российских тканях, будь то льняные, хлопчатобумажные или шелковые, а также не превышать ранее оговоренных фиксированных цен (по всей видимости, речь шла об отпускных оптовых ценах).

В том же ряду антимонопольных мероприятий стояло уже упоминавшееся упразднение табачного «торга» и тюленьего промысла, принадлежавших П. И. Шувалову, рыбного промысла вблизи Астрахани коломенского купца Сидора Попова. Все они осуществлялись в форме откупов на монопольной основе, исключавшей конкуренцию. Причем Попов в указе публично признавался виновником многократного повышения цен на рыбий клей (при казенном содержании «рыбных ловель» клей стоил от 4 до 13 руб. 35 коп. за пуд, а после их передачи в единоличное «содержание» Попову в 1760 г. уже от 16 до 40 руб.) и нарушителем условий контракта, вследствие чего последний признавался утратившим силу. Для предотвращения подобных случаев в будущем магистрат Астрахани, в ведение которого передавались промыслы, обязывался впредь не отдавать их в «одни руки».

В отдельном пункте указа законодатель счел необходимым специально оговорить повсеместный характер введения запрета на монопольное владение рыбными откупами, передававшимися по примеру астраханских промыслов в распоряжение магистратов и ратуш.

В отличие от указа Петра III от 28 марта 1762 г., в котором публично особое значение придавалось ликвидации всех торговых компаний-монополий, получивших в свой адрес немало резких осуждающих выражений (прежде всего Персидская компания), июльский указ Екатерины II и на этот раз предпочел обойтись без громких заявлений по этому поводу. Здесь снова проявилось очевидное нежелание подтверждать правомочность указа от 28 марта или как-то ссылаться на него. Разработчикам июльского указа для выхода из довольно щекотливой ситуации не нашлось иного средства, как попросту проигнорировать мартовский указ и уже от имени новой монархини отменить запрещение на участие в торговле с восточными странами лицам, не состоявшим в компаниях. Также получили молчаливое одобрение и утверждение уже прописанные в предыдущем указе практические меры по организации самой торговли.