Светлые волосы Сэма были одновременно слежавшимися и растрепанными, как у человека, который слишком долго ходил в «балаклаве» и вспотел в ней. Взгляд обращен в себя, Сэм все еще видел парковку перед торговым центром, одну и ту же цепочку событий. И едва заметные и вместе с тем единственно явственно различимые на лице – капли чужой засохшей крови, попавшие на его собственную кожу: возле левого глаза и левого угла рта, капли крови, которые кончались там, где начиналась ткань «балаклавы».

– Большой палец. Легавый у дорожного заграждения. В точности как ты говорил.

Первые слова, кроме «это мог оказаться я». Скрипучие. Словно связки не хотели пропускать их через себя.

– Он тер их, бессознательно. По рельефу. По ультрафиолету. Тер большим пальцем и смотрел больше на права, чем на меня.

Слова скрипели дальше, Сэм наклонился ближе.

– Шапку, комбинезон, ботинки – я все сжег, как мы и договаривались.

– А то, что было на тебе у заграждения? Форму молочника?

– И это тоже.

Лео кожей ощущал, как Сэм не решается оторваться от проклятой парковки, чтобы во второй раз уехать оттуда. Сюда.

– И молочный фургон я тоже сжег.

Глаза, ставшие спасением для потрясенного грабителя инкассационной машины, когда его опустошение сменилось спокойствием молочника, который просто развозит свежие молочные продукты.

– И еще автомат, мой автомат. Я утопил его вместе с пустыми банковскими кассетами, глубина двадцать пять метров, две минуты на лодке вниз от мостков.

Они смотрели друг на друга. И дружба, доверие крепли именно здесь и именно в эти мгновения. Человек, который не хотел больше творить насилие, согласился на него второй, последний, раз. А когда насилие обернулось против него, он, державший умирающую руку, принял решение продолжать. Действовать. Сэм, несмотря на шок, сделал все в точности, как они договорились, – превратился из грабителя в обычного гражданина и миновал заграждение, сжег одежду и машину, на которой ехал, пересел в другую, свою личную легковушку, добрался до острова, избавился от оружия, замел последние следы. И лишь оказавшись дома, среди темноты и одиночества, позволил себе распасться на куски.

Лео улыбнулся – может, гордясь тем, что выбрал правильного напарника, поднялся и прошел на кухню, к буфету, открыл его и стал откручивать металлическую крышку в стене между второй и третьей полками.

Воздуховод.

– Это же здесь?

Сэм кивнул, и Лео продолжал крутить металлическую пластину; наконец отверстие открылось и стало можно сунуть в него руку и вытащить продолговатый пакет, завернутый в полиэтилен.

– Есть чем измерить?

– Кажется, у мамы был старый сантиметр, где-то здесь.

Сэм выдвинул ящик разделочного стола, порылся в нем и вынул маленький рулончик, отливавший красным, зеленым и желтым. Лео развернул его, приложил мягкую гибкую ленту к упакованному в пластик свертку с купюрами.

– Двадцать сантиметров. Если каждый сантиметр – пятьдесят тысяч, то здесь миллион. Шесть штук такой же длины – это шесть миллионов. Хватит и на визит домой, и на карманные расходы.

Он убрал пакет с деньгами в дыру в стене, вернув к тем, что уже там лежали, закрутил крышку, закрыл дверцы шкафчика.

– А другой автомат?

– Остался на асфальте в паре метров от тела. Я не смог его подобрать.

Никогда не оставляй следов.

Единственные следы, которые останутся – это те, которые я сам решу оставить.

Они молча смотрели друг на друга. Посреди некоего подобия спокойствия. И хотя робкий свет торшера в гостиной был таким слабым, что удавалось различить только черты лица, Лео был уверен, что глаза, глаза Сэма, вернулись. О преступлении и смерти на его лице напоминали теперь только пятнышки возле левого глаза и левого угла рта.

– Завтра, Сэм. Завтра мы немного подумаем об этом. Автомат, который ты не подобрал, означает, если я правильно понимаю легавых, что я проведу пару часов там, куда не собирался возвращаться.

Второй автомат, который использовался при налете на инкассаторов и который поэтому тоже должен был сейчас покоиться на двадцатипятиметровой глубине, наверняка лежал на столе у техников-криминалистов. Лео понимал: он впервые оставил подобный след. Они выйдут на него. Вызовут на допрос. Но только для порядка, пока не проверят его надежное алиби. Ни фига у них нет, что могло бы вывести прямо на него – только скучные старые подозрения, из которых даже цепочку косвенных улик не составишь.

– А когда я закончу с твоим братцем-легавым, мне понадобится еще пара часов, чтобы заменить Яри.

Чтобы пройти последний этап: полицейский участок. С кем-то, на кого можно положиться. Хотя он никогда не полагался на людей. Не было у него времени выстраивать доверительные отношения.

Значит, выбирать оставалось всего из двоих.

Феликс или Винсент.

– Вот что, Сэм. Я хочу, чтобы ты связался с албанцами и перенес визит домой на вечер.