– Да, Питер. Возможностями. Как там насчет Баха?

Хаулэнд нажал кнопку и привычным движением уменьшил громкость. Он очень хорошо понимал, что люди искусства терпят его, ученого, в своей среде только потому, что смотрят на него, как на технаря, который умеет управлять электронным проигрывающим аппаратом. Им всем понравился проигрыватель, но они считали его - с тошнотворно-притворной неосведомленностью в технике - очень трудным для пользования механизмом. Это забавляло Питера Хаулэнда и было ему на руку. Он проработал уже в Льюистиде... как же долго - три месяца? А ему казалось - прошло три года. Профессора Чезлина Рэндолфа нельзя было назвать одним из приятнейших начальников.

Питер сел на пол рядом с креслом Элен Чейз, в руках у него был бокал с вином.

– Так ты хотела рассказать мне о каких-то возможностях.

– Хорошо. Давай поговорим о тебе.

Элен Чейз с улыбкой посмотрела на сидевшего внизу у ее ног Питера. Ей нравился его внешний вид - он был высок и строен, может, слишком уж худ, но это несравненно лучше тучности. Она не отводила от него свой изучающий, серьезный взгляд, в выражении же лица Питера были ребячество и смешливость. В глазах Хаулэнда вспыхнул огонек интереса, губы иронично искривились, ноздри нетерпеливо раздувались. У этих двух людей, познакомившихся только три месяца назад, - хотя почему-то казалось, будто они знают друг друга давным-давно, - было много общего, что они оба с удивлением обнаружили почти в самом начале знакомства. Они горячо и подолгу говорили на многие темы, но никогда о себе. Поэтому и был таким настороженно удивленным взгляд Хаулэнда сейчас.

– А что говорить обо мне? Я в порядке.

– Согласна. Ты доктор наук и занимаешься какой-то совершенно неизвестной, понятной только посвященным отраслью. Ты знаешь, как долго придется ждать, пока какое-нибудь заведение предложит тебе твою собственную кафедру.

– Все правильно. И я не тревожусь.

– Только потому, благодари Бога, что ты еще молод. Но взгляни на внутреннюю жизнь ученых. Возьми любое крупное промышленное предприятие. Ты увидишь здесь сотни первоклассных ученых, работающих в своих лабораториях. Но кого ты находишь в административной верхушке? Что из себя представляют высшие руководители? Я скажу тебе, Питер. Управляют вашими учеными мозгами люди с гуманитарными способностями.

– Это не всегда так...

– Конечно, не всегда. Кибернетики выполняют большую часть административной работы сами. Но в конечном счете, если бы ты имел возможность провести обследование, ты бы пришел к выводу, что девятеро из десяти - люди гуманитарного, художественного склада ума.

– Тогда что-то неладно с нашим обществом!

– Темный ты человек!

– Ну, объясни мне, - сказал Хаулэнд, согнувшись так, что подпер коленом подбородок, - сам Бог послал тебя в подарок всем поклонникам и любителям Шоу и Уэллса. Ты все о них изучила. Так вот, я кое-что прочитал из Шоу и Уэллса, и они...

– Он.

Хаулэнд выразительно взглянул на нее и шутливо, как бы в ее честь, поднял бокал.

– Ты говоришь - он. Я прочитал те материалы, которые ты мне дала, и готов поспорить, что их было двое, живших и творивших в те далекие времена.

– Ты, видимо, не в состоянии понять, что человек может писать в определенной манере, в особом стиле, использовать долгое время один способ письма, а потом, совершенно умышленно, как бы поворачивает себя вокруг своей оси и выдает вещи, полностью не похожие на ранее написанные во всех отношениях.

– Но у нас есть фотографии - смешные старые плоские черно-белые карточки...

– Как ты наивен, Питер! Один мужчина отпускает бороду, а другой нет. Если бы я захотела что-то опубликовать под другим именем, я бы без труда нашла женскую фотографию...

– Тебе трудно было бы найти такую, чтобы хоть наполовину была бы такой же красивой...
– Хаулэнд замолчал, почувствовав, что сильно покраснел, и закрыл свое лицо бокалом, отпив немного вина.

Элен тоже выглядела смущенной. Личные взаимоотношения - дело нелегкое. Ей нравился Питер Хаулэнд. Но на первом месте у нее была работа над своим научным трудом. Она редко думала о себе только как о женщине, как думали о себе некоторые представительницы слабого пола факультета; но ей хватало мудрости не впадать и в другую крайность - в подражание мужчинам коротко стричь волосы и носить широкие брюки. Она привыкла к мысли, что Питер Хаулэнд считал ее таким же сухим ученым, как он сам.

Хаулэнд говорил быстро, резко, беспорядочно, тщательно скрывая свои чувства, чтобы ему не навязывали собственных мнений:

– Моя работа продвигается очень успешно. Я уже все рассчитал. Когда мы попадем на планету Поучалин-9, мы сможем сразу же приступить к делу. Одна из самых важных проблем - не захватить с собой и не перенести на стерильную планету наших старых добрых приятелей с Земли - разных вирусов и бактерий. Этой работой я как бы поставил на карту все свое ближайшее будущее, ты же знаешь. Больше того, я не боюсь провала - хотя провал мог бы погубить меня, - потому что я уверен в успехе. Я точно знаю, что наши исследования идут в правильном направлении, а Рэндолф, можно сказать, маленький чародей. Максвелловский фонд намерен выдать одно из самых богатых пожертвований на этот раз, видишь ли...

Элен смотрела на него с очень странным выражением лица. Он улыбнулся. Может быть, она сильно обиделась на его глупый комплимент насчет ее красоты - фу-ты, черт! Она очень привлекательна, и если бы у него было чуть больше свободного времени, он бы подумал о более серьезном отношении к ней. А пока - у нее не было времени для мужчин, он не находил времени заниматься женщинами.

– Действительно все это так много значит для тебя, Питер?

– Много значит! Представь себе, что ты вдруг получила возможность поговорить с Джорджем Бернардом или Гербертом Джорджем - как тебе угодно лицом к лицу. Принесет такая встреча тебе пользу? Вот так же и для меня моя работа - тогда уж я буду выбирать научную кафедру!