Шрифт:
«Где?» – спросили мы.
Ньямбе сказала, что все мы – братья и сестры под флагом ООН.
Нас спросили, являемся ли мы врачами.
«Нет, просто сотрудниками», – ответили мы.
Нам дали маленькую сумку с лекарствами от боли и обезвоживания.
После того как была распределена еда, мы проверили наши сумки.
Главы семей выходят вперед за тех, кого не было в регистрационных документах. Желтая бумажная карточка дает право на булку и полбанки сардин на человека.
Солнце начинает садиться. Мы пытаемся дозвониться и получить место в лагере Бо, до которого ехать на один час меньше, чтобы там подготовили сухой паек для 400 человек.
Но он не будет нашим конечным пунктом. Утром нам придется снова отправляться в путь.
У второго (из двух) багажных грузовиков спустило колесо. Мы должны двигаться вперед, пока его меняют. Первый грузовик остался позади еще раньше – механические проблемы.
У УВКБ могут быть проблемы, но его сотрудники здесь – единственные, кто пытается провести этот конвой.
Здесь никто не делает фотографии для CNN. Это всего лишь еще один день.
Уже 19.40. Снаружи непроглядная темень. К нам идет мужчина. Он ехал в одном из грузовиков впереди нас. Мы остановились.
«Что случилось?» – спросили мы.
«У моего грузовика не работают передние фары», – сказал он.
У пропускного пункта молодые ребята машут нам, чтобы мы остановились. Они светят фонариками в наш грузовик и освещают наши лица. Нам разрешают проехать.
21.30. Мы прибыли в Бо. Здесь мы проведем ночь и тронемся в путь в семь утра.
Мы знакомимся с Мухаммадом, который там работает. Он приготовил (вместе с другими) три большие миски булгура и три большие миски бобов.
Мы начали раздавать еду с женщиной, которая, очевидно, была лидером группы. Уже ушло некоторое время на то, чтобы высадить всех беженцев из грузовиков, и все были очень голодны.
Я не могу представить, как они себя чувствуют. Меня тошнило. Возможно, меня вырвало бы после этой поездки, но я совсем не пила жидкости, последние несколько часов ела только хлеб. По пути не было туалетов, так что я не пила воды.
Я пыталась помочь, раздавая чашки и ложки и проверяя, чтобы на подносах было достаточно тарелок. Металлических тарелок было мало, так что мы пытались организовать их мытье, когда первые получившие еду закончили есть.
Сначала накормили детей, потом женщин, наконец, мужчин.
Некоторые обращались ко мне «pumwi», что означает «белый человек».
Некоторые называли меня «сестра».
Они были доброжелательны ко мне, понимали, что я здесь для того, чтобы помочь.
Некоторые люди могли толкаться, кричать и злиться из-за того, что все это занимало много времени, и из-за того, через что им пришлось пройти.
Но их мытарства длились годами, и, пожалуй, я чувствовала, что они помогают мне понять, каково это было, потому что я была новичком.
Нам с Ньямбе сказали ночевать в соседнем мотеле. Мне кажется неправильным то, что я получаю эту привилегию, но я так устала. Я очень благодарна.
Нам дают комнаты с вентиляторами, но мой не работает. Из окна доносятся голоса разговаривающих людей и очень неразборчивая американская музыка 80-х годов. Я только что увидела толстого прыгающего паука.
Основание кровати когда-то было покрыто пластиком, но сейчас он почти целиком облез. Простыней нет, только наматрасник.
Но мне нравится этот номер. Мужчина, который проводил меня в него, улыбнулся, открыв дверь, и сказал: «Симпатичный! Хороший!» Потом он показал мне туалет и с еще более широкой улыбкой сказал: «Смотрите!» А потом спустил воду.
Минуту спустя он вернулся, чтобы дать мне спички и свечу.
С часа ночи до 4.30 утра здесь нет электричества.
Ньямбе зашла в мой номер, и мы разделили то, что осталось от буханки хлеба. Было слишком жарко, чтобы есть, так что я приберегла свою часть на завтрак.
Среда, 28 февраля
6.17 утра. Мы снова выстраиваемся в колонну и почти готовы начать путь к Кенеме.
Я почти не спала. Было слишком жарко, был постоянный шум. Я все время думала о том, в насколько лучших условиях по сравнению с беженцами я нахожусь. Думала о том, как чувствуют себя этой ночью матери и младенцы. Удивлялась, почему так мало детей плачет. Предполагаю, что они привыкли к этим ужасным условиям или, возможно, просто слишком устали для того, чтобы плакать.
Этим утром я обнаружила на своей двери большой, сделанный ножом разрез. Ньямбе сказала, что заметила его, когда вчера стучалась ко мне.
Я думаю о личном пространстве, но на самом деле меня это не особо заботит. Сейчас очень рано, и я рада снова быть в пути.
Многие сотрудники УВКБ – уроженцы тех стран, в которых они работают, так что кажется (и часто именно так и бывает), что беженцам помогает их собственный народ. Общины и страны помогают друг другу.
Здесь для оказания поддержки также был Норвежский совет по делам беженцев.