В тот день за окном лил дождь — это лето не баловало солнцем. Частые капли сползали по стеклу, искажая зелень огромных деревьев на бульваре, обгоняющих друг друга пешеходов, медленно ползущие машины. Когда дверь кафе впустила очередного посетителя, с улицы потянуло прохладой и сыростью.

Такая же сырость, Леська это хорошо помнила, была во сне, который видела она накануне. Там Леська, была в тонкой рубашке с рюшами, под которой просвечивала снежно белая майка. В этом сне, как это часто бывало раньше, они с Маськой незваными гостями явились в чужой дом.

Обычно это были квартиры или дома знакомых людей, которых не было в городе или они должны были уехать всего на пару дней. К ним они с дочерью и пробирались за отсутствием ночлега, или по причине плохой погоды, или потому что наступала ночь, а пойти им с Маськой было некуда. У Леськи давно был свой дом, она не боялась остаться на улице, и, тем не менее, беспокойные сны, как под копирку написанные неведомым сочинителем, продолжали посещать её с завидной регулярностью. Чаще всего домом, куда они пробирались, был коттедж Фединого отца. Леське снилась комната, заполненная книгами, холл и жёлтый абажур торшера, деревянные косяки дверей и какой-то тёмный закуток.

В тех прибежищах Леська купала дочку в ванной, знала, где можно взять чистое постельное бельё, где спрятан ключ от калитки, сколько в доме комнат и как долго будут отсутствовать хозяева.

Но как бы ни была она уверена, что собственники не вернуться ещё пару недель, это всегда случалось. Появлялся Фёдор, затем его отец, какие-то другие родственники. Они удивлялись, что Леська делала в их доме, смотрели на неё то презрительно, то с подозрением. И каждый рез Леська сжималась от стыда, не в силах понять, почему опять пробралась в чужой дом. Почему снова спит в чужой кровати и пользуется чужими одеялами? Почему пришла сюда, вместо того чтобы остаться на улице?

И если своё присутствие она хоть как-то могла объяснить, то никогда не удавалось спокойно рассказать о дочке.

Просыпаясь, Леська неизменно испытывала облегчение, что ей всё привиделось, что не было никакого чужого дома, незаконного проникновения и вопросов, ответов на которые она не знала. А главное не требовалось никому объяснять, кто такая Маська.

Тот сон был исключением.

Они с Маськой опять оказались в чужом доме, пришли туда поздно ночью, когда сырость пробирала до костей, а метро уже было закрыто. Пришли, когда Леська увидела, что её дочери требуется отдых, а дверь маленького дома у края дороги не заперта. Она уложила Маську на пышную старинную перину в кровать с металлическим изголовьем, накрыла таким же воздушным одеялом в хрустящем пододеяльнике. Не успела Леська оглянуться, как уже сама оказалась в постели, тепло окутало её…

И опять появились домовладельцы, она была вынуждена в спешке накинуть на себя эту самую белую рубаху, надеть чужие тапки и выйти на свет.

Только той ночью, впервые в жизни, хозяева не восприняли их в штыки. Это были молодая девушка, почти девочка, и старушка. «Что ж, — кивали они головой на Леськины объяснения, — всё понятно, ничего не придумывай. Ребёнок — это святое, ты о нём заботиться должна. А у нас что, ты своровала что ли? Положила ребёнка в кровать, и всего то…»

Впервые Леська проснулась ото сна не с чувством страха, а с нежностью. С щемящей надеждой на прощение. Неужели ещё были такие люди на земле? Люди, готовые впустить в свой дом замерзших путников и не требовать ответа? Эти люди пришли к ней в сон… Почему? Конечно, она понимала, что это только игра её воображения. Тем не менее… Что такого произошло в её жизни, что страшный сон обернулся надеждой?..

— По возможности я буду помогать, — Ксения протянула руку к чашке с чаем, и Леськины думы вернулись в промозглое кафе.

— Нет, — тут же испуганно распахнула глаза, раз и навсегда отказываясь от всякого вмешательства в свои поварские дела. Помощи Леська не любила. — Не поймите меня неверно, — сказала она уже спокойнее. — Знаете, как говорят: у семи нянек дитя без глазу. Так и с едой. Если я ответственна за блюдо, так же как и за ужин в целом, я его готовлю от и до. Никаких перепоручений.

— О, — казалось, Ксения была немного удивлена. Она убрала руку от чашки, и напиток остался нетронутым: — хорошо, — согласилась она и мелко закивала.

Тонкое лицо вызывало у Леськи необъяснимую тревогу, вкупе с внутренней симпатией, как встреча со старым другом, который что-то недоговаривал. Размеренность в словах, располагающая дружелюбность — таких людей Леська любила. В аккуратном лице, медленных движениях, ухоженности, чувствовалась порода. Девушка наверняка была воспитана в уважении к окружающим, в признании равенства людей на земле, в тепле. Сейчас, в кратком деловом разговоре, она отдавала это тепло ей, Леське: нежно улыбалась, смотрела не отводя глаз, говорила просто. Что же тогда настораживало? Почему где-то внутри, где рождается в человеке самая сущность, Леське хотелось не просто спросить, а крикнуть: “Скажи, ну скажи, что происходит!?”

— За кухню Вы можете не беспокоиться, — ободряюще кивнула Леська, предполагая, что нервозность — следствие предстоящего мероприятия, отнимающего все силы Ксении, — я её абсолютно всю беру на себя. Если начало мероприятия в семь вечера, я бы хотела прийти с утра. Примерно в восемь, — всё ещё стремясь разобрать природу непонятного чувства, пояснила Леся. — Продукты доставят накануне. Как только я буду знать, в котором часу это произойдёт, позвоню Вам, чтобы иметь возможность приехать и проконтролировать. С моими поставщиками обычно не возникает накладок, а если что и происходит, то мне сообщают заранее, чтобы у меня была возможность внести корректировки в меню. Если это случиться, их я тоже с Вами согласую, — постаралась она успокоить собеседницу.