Шрифт:
– Так?
– Нет...
Тогда он склонил голову и втянул в рот трепещущий бугорок. Отстранился:
– А может быть, так?
– Нет...
– еще тише прошептала Наташа.
Глаза Громова потемнели от страсти. Он стащил с Наташи ночную сорочку и уставился на нее, голую, во все глаза. Глеб опустил колени на матрац между ее ног. Перенес вес собственного тела на одну руку и впервые в жизни коснулся ее плоти членом:
– Кажется, вот, что нужно моей Наташе...
– Да-а-а...
Его малышка уже ни черта не соображала. Знал бы он, какой чувственной она была, какой горячей... Разве стал бы он столько ждать?
Размазывая головкой соки, Громов безошибочно нашел вход в ее тело. Хотел ее поберечь, но первый толчок вышел жестким, бескомпромиссным. Наташа закричала. Он моментально отступил:
– Больно?
– Нет, - всхлипнула она, подкидывая бедра в поисках утраченного удовольствия, - нет-нет, вернись... Вернись, пожалуйста, Глеб... Пожалуйста...
И он вернулся. С ходу взяв нужный темп. Подхватив её ноги под коленями, забросил себе за спину. И обрушился на нее со всей сумасшедшей силой своей в ней потребности, так долго сдерживаемого желания и бесконечной любви.
А потом они долго лежали, отходя от пережитого откровения, слабые, как новорожденные котята. Глеб медленно поглаживал Наташу по спине, а та жмурилась, улыбалась слабо и тянулась вслед за его руками.
– Ты как?
– спросил Громов, потому что действительно хотел знать. Потому что, как прыщавый подросток, хотел от нее услышать, что с ним ей было как ни с кем хорошо. Наташа надолго задумалась, заставив его понервничать.
– Хорошо. Только есть очень хочется.
Громов открыл рот... А потом оглушительно рассмеялся. Его Наташка - такая Наташка.
Глава 24
Что есть счастье? Счастье - это покой. Это когда ты выходишь из спортзала на балкон, стараясь не потревожить все еще спящих домочадцев, распахиваешь настежь окна, впуская стужу, разводишь в сторону руки, словно хочешь обнять лежащий у ног город и млеешь от остроты момента. Натруженные мышцы ноют, холод кусает пальцы, а ты улыбаешься, как дурак. А ты понимаешь, что вот же оно... В тебе. Ощущеньем любви и нежности, страсти и постоянного беспокойства. Мягкими практически бесшумными шагами. Холодными ладошками, скользящими по коже. Теплыми губами, целующими каждый раз где-то между лопаток. Изо дня в день одними и теми же:
– Замерзнешь...
– А ты сама в тапках?
– Не-а...
– Отлуплю... Холодно ведь, Наташка!
– А ты меня согрей...
– тоже куда-то в спину.
Этим разговором они начинали каждое свое утро. Ритуалы были важны в жизни его женщины. А теперь и в его, Глеба Громова, жизни. И ведь не надоедало! Совсем. Напротив, будто вновь и вновь утверждало его в реальности происходящего. Время летело, а он до сих пор не верил, что всё. Вот она... Его.
Это было для Глеба настолько ценно, что ему то и дело приходилось себя притормаживать. Одёргивать, чтобы не наседать на Наташу так уж сильно. Давать ей больше свободы, игнорируя тревогу о том, как она? Поела ли? Тепло ли оделась на улицу? Не слишком ли тяжела для нее стала наевшая щеки дочка... И тысячи других незнакомых раньше тревог, без которых он уже не представлял своей жизни.
– Наташ...
– Ммм?
– холодный нос прочертил линию вдоль его позвоночника, и тело мужчины тут же отозвалось на эту незатейливую ласку. Если Наташа не прекратит, он снова забудет о том, что уже давно хотел с ней обсудить.
– Сегодня прилетают Каримовы. Помнишь, мой шеф? Я тебе о нем рассказывал как-то.
Глеб нехотя отстранился, чтобы захлопнуть окно. Он и так здорово выстудил квартиру.
– Конечно. Отец той самой Карины, которая в тебя влюблена...
– улыбнулась Наташа.
– Глупости какие...
– возмутился Громов, подталкивая девушки к двери, ведущей в кухню.
– Кстати, эта заноза тоже прилетит... Но дело не в этом.
– А в чем?
Наташа зевнула, переступила на мраморной плитке, покрывающей пол, и потянулась к шкафчику, в котором хранились кофейные зерна. Это тоже был их ритуал. Обязательная чашка утреннего кофе. Хотя Громов предпочитал чай.
– Ты ведь хотела окрестить Нину...
– Да...
– Как насчет того, чтобы её крёстной стала София Каримова?
– Почему она?
– Лучше бы, конечно, сам Амир, но он мусульманин, и ничего не выйдет. А Соня... она тебе понравится. Она... необыкновенная. Совершенно потрясающая женщина. К тому же... так я буду уверен, что малышка будет под защитой.
Наташа чуть сощурилась. В ее голубых глазах мелькнуло нечто странное, какая-то тень. Она резко отвернулась, делая вид, что занята приготовлением кофе, излишне громко застучала чашками.
Происходящее напоминало ревность, но...
– Наташа, ты что, ревнуешь?
– затаив дыхание, прошептал Громов.