Мама ответила, что бабушка – неблагодарная старая ведьма. А потом…

– Следовало оставить тебя гнить! – воскликнула она, захлопнула дверь спальни и направилась ко мне в гостиную. – Ким, – сердито сказала она, – кое-что повторять не следует!

– Я не врала!

– Нет, ты не врала. Но мы не должны всегда говорить правду.

– Прости…

Я извинилась, потому что явно сделала что-то не так. Но я разозлилась, потому что совершенно перестала понимать, что можно обсуждать, а что нет.

Мама была совершенно без сил.

– Все хорошо… Она была права… Ты – единственное, что я сделала правильно.

В бабушкином квартале дети были совершенно другими. Они казались мне старше своих семи-восьми лет. Кроме меня в классе была только одна белая девочка – а ведь на Лонг-Айленде почти все мои одноклассники были белыми. Мне даже в голову не приходило, что я могу не вписаться в новый коллектив. Когда меня назвали «новой белой девчонкой», я восприняла это как обычную характеристику.

Родители здесь не развозили детей по домам группами, не было игровых вечеринок. После школы дети расходились пешком и играли с теми, кого могли найти, слоняясь по коридорам жилых домов. Во время обеда в столовой говорили о войнах, о матерях, которые оставили детей бабушкам и больше не вернулись, об убитых двоюродных братьях. О своем отце я не рассказывала, потому что дала маме слово молчать. Впрочем, сомневаюсь, чтобы мои одноклассники меня поняли. Впервые в жизни я чувствовала, что, храня тайну, поступаю правильно. Со временем я стала своей среди этих детей, живущих очень несчастливой жизнью.

После моей неловкой попытки сделать нас одной счастливой семьей отношения между мамой и бабушкой не стали ни лучше, ни хуже. Они остались такими же: обязательства без особой благодарности. В конце концов, я поняла то, что пыталась объяснить мне мама: она не испытывала к бабушке тех чувств, какие испытывала я по отношению к ней, а бабушка не любила маму так, как мама любила меня.

Мама продолжала очищать и перевязывать бабушкину рану. И тут в конце июня позвонил отец. Я уже лежала в постели, но мама разбудила меня, отбросив челку с моего лица. Она всегда будила меня нежнее, чем папа, но гораздо менее эффективно.

– Ким, дорогая, – прошептала мама, – поднимайся.

Я села в постели. В комнате было темно, но света из коридора хватало, чтобы я увидела, что мама сидит рядом.

– Только что звонил папа.

Я еще не до конца проснулась и поняла маму не сразу.

– У нас был пожар, – сказала она.

Я же не молилась несколько месяцев! Я не просила Бога сжечь наш дом с того времени, как мы переехали к бабушке. В глубине души я надеялась, что мы можем остаться здесь, а папа будет приезжать пару раз в неделю – меня бы это вполне устроило.

– С папой все в порядке, – сказала мама.

Отец спал в своей спальне, когда все произошло, и ему пришлось выскакивать из дома через окно. Мои собаки погибли, и кошки тоже, и все птицы в Птичьей комнате. У Мисти должны были быть котята… Мне было очень грустно, но в то же время я злилась на себя… Бог все сделал неправильно! Он не должен был убивать моих зверюшек! Мне нужно было точнее формулировать свою просьбу.

Мама осталась у меня на всю ночь. Я плакала, она – нет. Ей не в чем было чувствовать себя виноватой.

Папа приехал рано утром. Когда я услышала, как он открывает дверь, то сразу же бросилась вниз и встретила его у порога. Он подхватил меня на руки.

– Привет, малышка, а что это ты не спишь? – папа был почти нормальным, и я подумала, что, может быть, его мигрени сгорели вместе с домом.

– Я не могу! Мне грустно.

– Ну, тогда хотя бы отдохни…

С этими словами он отнес меня в мою временную спальню и уложил в постель. Я сразу же заснула.

Проснувшись, я обнаружила рядом с собой Эбони, нашего черного коккер-спаниеля. Когда начался пожар, она спала рядом с отцом, и из всех животных ему удалось спасти только ее. Когда она была совсем маленькой и мы еще жили в доме, я каждый день возвращалась из школы и читала ей книжку «Бинго» – других книг про собак у меня не было.

Пожар не только убил моих зверюшек – из-за него я пропустила последний школьный день. У нас была намечена интересная экскурсия, но вместо этого пришлось ехать на место сгоревшего дома, чтобы встретиться с человеком из страховой компании. Два с половиной часа в дороге мы провели в полном молчании. Сказать нам было нечего.