Действует, любит, ненавидит, борется не личность, а человек, обладающий личностью, через нее, особым, только ему присущим образом организующий свою деятельность, любовь, ненависть и борьбу. Отсюда и характеристика личности, ее «нормальность» или «аномальность» зависят от того, как служит она человеку, способствуют ли ее позиция, конкретная организация и направленность приобщению к человеческой сущности или, напротив, разобщают с этой сущностью, запутывают и усложняют связи с ней.

Как неоднократно говорилось выше, в психологическом плане все может быть сведено к двум векторам, исходящим из родовидового противоречия, – отношению к человеку как самоценности, как отражению им в умопостигаемом пределе образа Человечества (а для верующего – Бога) или отношению к нему как средству и – в конечном итоге – вещи. Плоскость всех этих отношений и есть собственно личностная, причем важна здесь не величина свершений, а именно их направление, поражение или победа над противостоящим [96] .

Итак, к прежде сформулированному представлению о благе нормального развития как пути обретения человеческой сущности нам остается добавить представление о личности как психологическом инструменте, способе конкретной организации этого пути.

А поскольку центральным, системообразующим является здесь отношение к другому человеку, к другим людям, то, не претендуя на строгое и всеобъемлющее определение, но выделяя, подчеркивая один, хотя и чрезвычайно важный, на наш взгляд, аспект, подход к проблеме личности, – сформулируем теперь следующее исходное положение. Стать личностью – значит, во-первых, занять определенную жизненную, прежде всего межлюдскую нравственную позицию; во-вторых, в достаточной степени осознавать ее и нести за нее ответственность; в-третьих, утверждать ее своими поступками, делами, всей своей жизнью. И хотя эта жизненная позиция выработана самим субъектом, принадлежит ему и глубоко пристрастна (если не сказать – выстрадана им), тем не менее по своему объективному значению она есть обращенность, принадлежность человеческого сообщества, Человечества в целом, продукт и одновременно причина межлюдских связей и отношений. Поэтому истоки личности, ее ценность, наконец, добрая или дурная о ней слава в конечном итоге определяются тем межлюдским нравственным значением, которое она действительно являет (или являла) своей жизнью.

Из предложенного рассмотрения следует, что психологическое понимание личности не должно иметь значение лишь идеала; личность – рабочий психологический инструмент человеческого развития, хотя, разумеется, инструмент этот может быть «плохим», «очень плохим» и даже «никудышным», равно как «хорошим», «очень хорошим» и даже «идеальным» – в зависимости от того, как он служит своему назначению. Поэтому, когда говорят, что личностью является далеко не каждый, а лишь некоторые, наиболее продвинутые и выдающиеся, за этим лежит подмена сущности личности сущностью человека. Да, человек, скажем мы, должен сделаться Человеком, и это в достаточной полноте действительно удается пока далеко не каждому, и одна из причин тому – недостатки, аномалии личности как инструмента и способа организации этого движения. Поэтому надобно не «лишать» человека личности, не рассматривать ее как доступный лишь избранным приз за успешное развитие, а понять, что в присущей данному человеку организации личности мешает выделке его в Человека.

Совершенно ясно, однако, что мы находимся лишь в самом начале пути психологического освоения богатства философской мысли. Сложностей на этом пути, конечно, немало, и едва ли не главная, на наш взгляд, уже упомянута выше: психология как позитивная наука, имея дело с наличным, конкретным, прилагает себя лишь к тем проявлениям, которые можно представить как относительно постоянные и устойчивые в своих характеристиках и доступные тем самым объективному, научному, то есть фиксируемому, конечному (пусть с той или иной долей приближения) описанию и анализу. Однако такое описание, то есть попытка мерой измерить безмерное, установить масштаб явления безмасштабного, заранее противоречит человеческой сущности. Предложенное понимание позволяет найти некоторое решение, увидеть взаимосвязь и взаимозависимость общефилософского и конкретно-психологического подходов. Объектом психологического изучения в этом случае становится личность человека, которая, будучи способом организации достижения человеческой сущности, приобщения, овладения сущностными силами, сама по себе не является безмасштабной – ее масштаб и границы определены тем вышележащим уровнем, к достижению которого она направлена. Психология, таким образом, нуждается в философском (более широко и полно – в философско-религиозном) анализе, ибо без него теряется понимание общего смысла и назначения тех механизмов и процессов, которые она изучает.

Поэтому глубоко заблуждаются те, кто полагает, что психолог не должен отвлекаться от своих экспериментов, практики, клиники и делать экскурсы в другие области знания, выходить за рамки своих (благо их всегда в избытке) специальных задач. Должен, ибо это совершенно необходимо ему для осмысленного продвижения в решении тех же специальных, узкопрофессиональных задач. При этом психологу не надо тешить себя надеждой, что он сразу найдет в готовом виде то, что ищет, все без исключения нужные «секреты» и объяснения. Он найдет положения, которые, несмотря на всю их ценность, надо еще уметь приладить, применить в своей области. Ни философ, ни этик, ни теолог, ни методолог науки не могут сделать это за психолога, поскольку они не обладают профессиональным пониманием специфики психологического исследования. Отсюда и особые требования к психологу как профессионалу, подразумевание в нем широты и открытости всему диапазону знаний о человеке. Замечательный французский психолог Пьер Жане предупреждал, что «сужение разума и ограничение себя рамками специализации никогда не приносило пользы, а в области психологии результаты могут оказаться и вовсе плачевными» [97] .

Философские дисциплины (если шире – все гуманитарные науки, которые немецкие философы справедливо обозначали как науки об уме, образе мыслей, человеческом духе – Geistwissenschaften) в свою очередь нуждаются в данных научной психологии, ибо без этого их общие представления могут утратить связь, оказаться несообразующимися с реальностью психической жизни, ее закономерностями. Философия и психология, видим мы, необходимо взаимосвязаны в изучении человека, и если психологические данные обретают через философию смысл, то данные философские обретают через психологию почву.

Теперь, когда в самых общих чертах выяснены философские основания, настало время приблизиться к психологической почве – перейти к изложению исходных предпосылок и гипотез. Иначе говоря, от уровня общефилософского перейти к уровню конкретно-научному.

Первое же знакомство с современным состоянием психологии личности обнаруживает отсутствие какой-либо однозначности, элементарной согласованности в понимании самого термина «личность». Мы уже обращали внимание в прошлой главе на частое смешение понятия «личность» с понятиями «индивид», «человек», «индивидуальность», «темперамент», «характер», «субъект» и т. п., причем каждый исследователь привносит в это смешение свой особый акцент, долю своего понимания (или непонимания), что еще более увеличивает пестроту взглядов. Понятие «личность» как бы разбрелось по всем разделам психологической науки, стало бесконечно часто к месту и не к месту повторяемым. Любопытно заметить в этом плане, что обсуждение проблем личности даже в профессиональном кругу психологов (например, на кафедре общей психологии факультета психологии Московского университета, где много лет работает автор) резко отличается от обсуждения проблем психофизиологии, восприятия или памяти. Если во втором случае спор обычно локализуется между непосредственными специалистами в данной узкой области, тогда как остальные, и прежде всего «личностники», занимают позицию сторонних наблюдателей, не решающихся высказать свое мнение в силу его заведомой некомпетентности, то в первом случае буквально каждый – специалист ли он в области исследования личности или нет – активно вступает в обсуждение и считает себя вполне компетентным для спора и утверждения (часто категорического) своего мнения.

Истоки такого отношения к проблеме личности, в общем, вполне понятны и объяснимы. В отличие, скажем, от исследования движений глаз или оперативной памяти проблема личности интересует всех, но в то же время является необыкновенно широкой, сложной и многомерной. Эта многомерность отражена уже в самом богатстве языковых возможностей описания личности. Олпорт и Одберг обнаружили, например, в английском языке 17 тыс. слов, с помощью которых можно охарактеризовать поведение, относящееся к личности, из них 4505 являются названиями черт как таковых; Клагес насчитал 4 тыс. таких слов в немецком языке, а Баумгартен, выбравший более строгие критерии, – 1093 [98] . К. К. Платонов считал, что только в «Словаре русского языка» С. И. Ожегова среди 52 тыс. включенных в него слов 1548 определяют свойства личности; по его же данным, в грузинском языке таких слов еще больше – около 4 тыс. [99]