И лишь на опушке стояла одна березка. Чахлая, кургузая, мать-одиночка. И все же очень родная, своя, русская, до слез милая.

Ты стоишь, красивая и русая,

С шапкой нерасчесанных кудрей.

Ты такая, как и наша русская,

На далекой родине моей.

Только лишь задумчивей, печальнее,

Грусти сокровенной не тая,

Словно и тебя судьба случайная

Занесла в далекие края...

Стихи бормотались сами собой.

Но и она, одна эта березка, - не лес...

Лес это лес. Смешанный, сосновый, ореховый, дубовый, осиновый, березовый, еловый. С полянами и оврагами, буреломами и просеками, кочками и ручейками, зарослями кустарника и болотами. Лес это лес. Мы знали с детства наши леса, и, хотя у каждого был свой лес, не похожий на любой другой, в них было что-то общее - манящее, могучее, бескрайнее. По лесам можно бродить и плутать, там можно купаться в лесных речках и загорать, собирать ягоды и грибы, рвать цветы и пить березовый сок, щелкать орехи и грызть дикие яблоки, охотиться и валяться в высокой траве. Лес кормит и нежит, согревает и охлаждает, лечит и пьянит. Даже лес возле нашей школы под Ногинском и гороховецкие леса, в которых мы провели не самые лучшие полтора года своей жизни, - это леса. Их не смогли испортить ни солдатские землянки, ни строевые плацы, ни площадки для физкультурных занятий, ни бараки складов и гаражи.

И вот он, лес, по которому мы идем сейчас. Ни кустика, ни сухой травинки - одни сосны ровными рядами и вылизанные междурядья.

– Остановка в лесу, - сказал майор Катонин.

– Парк какой-то!
– заметил Соколов.

– Как питомник. Совсем как питомник, - добавил Шукурбек.

– По-моему, ничего, только редкий, - произнес Саша.

– Ну и лесок! Насквозь дырявый, - пошутил старший лейтенант Буньков.

За лесом тянулись поля - голые, почти не прикрытые снегом и такие же дырявые, как этот лес. Узкие полоски земли и жнивья. Каждая полоска сама по себе, и как ни старайся представить их вместе полем - не представишь. И тут пошли сравнения с нашими бескрайними полями, лугами и пашнями, где глянь - конца-края не увидишь...

Наутро прозвучала команда:

– По машинам!

Все воспрянули духом и засуетились. Собрались быстрее обычного.

Машины выехали на дорогу, затряслись в сторону не то запада, не то северо-запада.

Наконец за маленьким городком Тарнобжегом появились указатели: "На переправу".

– Что за переправа?

– Через что?

Впереди лежала река - не очень широкая, тихая, перерезанная понтонами. По понтонам тянулись машины, телеги, танки, самоходки, "катюши". Мы встали в хвост, ожидая очереди.

В нашем фургоне девятнадцать ребят. Лейтенант Соколов в кабине шофера. Команды вылезать нет, и мы сидим, тесно прижавшись друг к другу, с единственной мыслью: скорее бы ехать!

Соколов вышел из кабины и заглянул к нам:

– Как дела?

– Все хорошо. А что за река, товарищ лейтенант?

– Река знаменитая - Висла. Слышали такую? Да вы выйдите, промнитесь немного, - предложил Соколов.

Все обрадовались, выскочили из машины и сразу же оказались у братской могилы:

"Вечная слава героям, погибшим при форсировании р. Вислы в августе 1944 г."

Каждый прочел эту надпись молча, про себя, а через минуту мы уже были опять в машине. Теперь никто не говорил. Наверно, все думали. Вот нас девятнадцать сейчас, а с комвзвода и шофером - двадцать один. А сколько будет потом, когда все закончится?

Подошел комбат Буньков:

– Что, славяне, нахохлились? Погуляли бы.

– Ехать бы уж скорее, товарищ старший лейтенант, - сказал Шукурбек, и его поддержали еще несколько голосов.

– Застряли совсем!

– Когда едешь, как-то веселее.

Мы перебрались через Вислу и все продолжали молчать. Странно, но братская могила не выходила из головы. Неужели это - смерть, и такая реальная, возможная, ощутимая, - где-то рядом?

А как же Геннадий Васильевич? Он был живой, а потом убитый - лежал на машине, в зелени хвои, и люди провожали его, как провожают живого близкого человека. И она провожала, поправляла его волосы... Она любила его. И это так же точно, как то, что существовал он, и существует она, и есть я, и все мы...

Смерть... Странно... Ведь и раньше были смерти... Смерть отца наверно, самая тяжелая... И другие... Как их было много... А сейчас...

Забыть и выбросить всё из головы! Ребята молчали, но, наверно, молчали потому, что впереди у нас бои и, значит, надо думать о них. Это самое важное сейчас. Ведь где-то там - победа, окончательный разгром немцев и, значит, конец всему тому, чем живут люди вот уже четвертый год. Конечно, ребята, сидевшие рядом со мной в машине, думали сейчас об этом и потому молчали.