Ингегерд выслушала все это совершенно спокойно. То ли она не верила, то ли и так все знала, то ли прятала в рукаве еще какой-то козырь. Кейси понимала мотивы матери не слишком хорошо, но достаточно, чтобы поставить на третий вариант.

— Тебе, вероятно, стоит знать, что твоя святая Дэмонра производит на своих заводах нечто нелегальное и странное. При нашей попытке проникнуть на один из них, завод неожиданно взорвался. Там находились люди в подпольных цехах, и все они погибли. Подумай на досуге, что это говорит о моральном облике хозяйки завода, если уж тебя так волнует мораль.

Кейси вздохнула. При всей своей легкомысленной внешности и живой манере общения, она вовсе не имела склонности идеализировать окружающих. Нордэна прекрасно знала, что Дэмонра излишне прямолинейна, бескомпромиссна, зачастую жестока и иногда поступает, по меньшей мере, неумно. Воистину ослиное упрямство и явный недостаток светского лоска можно было даже не упоминать. Тем не менее, если бы перед Кейси стоял выбор, кому доверить свою жизнь: упрямой и несдержанной Дэмонре или спокойной, рассудительной и безукоризненно воспитанной Зондэр, она выбрала бы Дэмонру. Правда, между Дэмонрой и Магдой, выбрала бы Магду, потому что последняя истово верила в старую заповедь «сам умри, а друга прикрой», тогда как у Дэмонры все же случались проблески самостоятельного мышления.

— Меня не волнует мораль. Ну, а папа-то при чем был? Он тоже владел древними секретами и химическими заводами?

Ингегерд, не дожидаясь дочери, вылила в бокал остатки вина. Кейси осталось только подивиться, как быстро и незаметно женщина, так критиковавшая Рагнгерд за пьянство, расправилась с бутылкой. Нордэна залпом допила все содержимое бокала и в упор посмотрела на Кейси:

— А папа твой меня сдать собирался. У него были чертежи той церкви, он в свое время ее на пожарную безопасность проверял. И дернули же меня бесы тогда те чертежи достать. Я все сложила на место, но он как-то разнюхал, уже после взрыва. Сразу весь осунулся, стал на меня странно коситься, худел, бледнел, мучился и страдал, интеллигент паршивый. Как же я ненавижу эти тонкие и деликатные натуры. Они могут изгадить тебе жизнь, при этом ни разу не стукнув кулаком по столу. Сидят и грустно вздыхают, а тебе хочется повеситься! Мы незадолго до этого разъехались, помнишь? И вот в один прекрасный день он все же набрался коньяка и отваги и явился ко мне. Прочитал целую лекцию о моей пропащей жизни и неправильных принципах, о том, что убийство — грех непростимый, ну и еще все, что вычитал из какой-нибудь распечатанной проповеди. И знаешь, что заявил мне в конце?

— Понятия не имею. Что хочет развода?

— Что он готов меня простить! «Давай все забудем и станем жить как люди, и я ничего не вспомню и не скажу», — явно передразнивая кого-то с дрожащим голосом, проблеяла Ингегерд.

— Но жить как люди вы не стали.

— Конечно, нет! Он к тому дню уже неделю вместо своих таблеток от сердца пил соду. Перед тем, как выказать мне свое гордое презрение, проживи с таким мямлей десять лет.

Кейси вовсе не собиралась выказывать ни гордого презрения, ни чего-либо другого. Она давно догадывалась, что дело обстояло примерно так, и почти ничего нового не услышала. Ей было противно — но не более того.

— Что ж. Ты рассказала все сказки, которые хотела. Я постелю тебе на втором этаже.

Ингегерд встряхнула головой, словно отгоняя какие-то мысли.

— Кейси, да послушай же ты… Мне жаль. Мне действительно жаль. Я не жалею о тех, кого убила — они ничего другого не заслуживали. Но я очень, очень жалею, что моя единственная дочь считает меня чудовищем. Это не так. Я честно служила своей земле, и не моя вина, Кейси, что моя земля мной так распорядилась, понимаешь? Если тебя это утешит, я никогда не преследовала своих личных врагов — только врагов Дэм-Вельды. Это я говорю тебе, это скажу и своим богам, когда придет время. Никакого другого оправдания у меня нет. Через несколько недель я стану Наместницей, а у меня не будет дочери, которой я могла бы передать то, над чем работала всю жизнь. Кейси, ну послушай… Слушаешь?

Кейси слушала, и не столько из интереса или жалости, сколько из холодного, брезгливого любопытства. Случались минуты, когда нордэна сама удивлялась, откуда в ней берется столько жестокости, и это явно была такая минута. Вполне возможно, что жизнь ее матери и вправду оказалась разбита. Кейси это сейчас волновала не больше, чем если бы та разбила бокал и начала извиняться за это.

— Слушаю.

— Поехали со мной, Кейси, — почти жалобно попросила Ингегерд. — Поехали, пока не поздно.

— Поздно? — полюбопытствовала нордэна, убирая посуду со стола. — Что значит «поздно»?

— Я сейчас не могу тебе всего объяснять. Просто поехали.

— «Я сейчас не могу объяснять. Просто поехали, звезда моя. И тебя ждет блестящее будущее», — фыркнула Кейси, глядя в темное окно, за которым лежал притихший город. Стекла отражали светлую кухню, сгорбившуюся за столом мать и ее — всю такую правильную, с идеальной осанкой и гордо вскинутой головой. «Мы с ней совершенно одно и то же», — безо всяких эмоций подумала Кейси, рассматривая картинку в стекле. «Вот потому меня не любят собаки, дети и Наклз». Нордэна тряхнула волосами и продолжила:

— Твоим «просто поехали» начинается завязка половины бульварных романов. И отличница, только что окончившая гимназию с медалью, едет за счастливым будущим, а принц оказывается сутенером. Я не верю в «блестящее будущее» там.

— А здесь никакого не будет, — совсем буднично сообщила Ингегерд. Так просто, как будто речь шла об уже свершившемся факте.

— Ну и не надо, — ответила Кейси, чтобы хоть что-нибудь ответить.

Ингегерд подняла голову и обвела стены тусклым взглядом.

— Людвиг, его мерзкая сестрица, какая-то девка-цветочница. А меня нет.