– Впустите, Христа ради, обездоленных и обмороженных, безнадежно заплутавших, - взмолился он голосом заблудшей во мраке овцы, отбившейся от стада.

– Изыди, сатана!

Голос из пещеры был тверд и беспощаден.

– Псих, без подделки псих, - зашептал я в ухо озадаченному Остапу.

– Вроде не очень буйный. Ну, укусит разок, зато в тепле, - бендеровский кулак начал совершать амплитуду.

– Так ты с ним подипломатичней, подипломатичней.

– Послушай-ка, любезный, у нас тут случайно с собой мешок ассигнаций, обеспеченных золотом самого Степана Петлюры. Можем запросто поделиться!

Пещера без промедления отозвалась:

– Изыди, сатана!

– А табачку турецкого, с ментолом, не желаете? продолжал вопрошать елейный искуситель.
– Полфунта не пожалеем!

– Изыди, сатана!

– Водка "Смирновская", свежеоткупоренная, в граненом запотевшем стакане, без закусона!

– Изыди, сатана!

Я дернул Остапа за рукав:

– Не пора ли ему сменить пластинку?

Бендер временно отступил для совещания на вытоптанную мной запасную позицию.

– Судя по фразеологии, мы напоролись на религиозного отшельника-фанатика.

– Этот ни за что не откроет.

– Надо мыслить.

– Почем опиум для народа?
– заорал я сердито, чувствуя, что пустые кишки вот-вот смерзнутся в ледяной смертельный комок.
– Старец вшивый!

– Попрошу вас, штабс-капитан, в присутствии женщины не выражаться, - произнес вдруг Остап командирским строгим тоном и отвесил мне разъясняющий пинок.

– Так точно, господин полковник!

– Ваше монашество, поимейте сострадание, - Остап припал грудью к двери.
– С нами несчастная женщина. Прекрасная роза, увядающая на пронизывающем ветру.

Отшельник не отзывался.

После повторного инструктирующего пинка я вспомнил роль.

– Шарман, оля-ля! Плезир, оля-ля!
– запели мои стынущие губы, и, чтобы произвести более захватывающее впечатление своими амурными прелестями, я принялся вытанцовывать самый похабнейший канкан, задрав полы шинели.
– А ба лезом! А ба лезом! А ба лезом!

Но, видно, перестарался.

Пещера отреагировала на мой концертный номер уже осточертевшим: " Изыди, сатана!"

– Кто тебя просил исполнять репертуар неопытной проститутки?
– прошептал Бендер, обнимая меня за онемевшие плечи.
– Приготовься, Остен-Бакен, сейчас я буду тебя насиловать.

– Это в переносном смысле?

– В самом прямом. Только прошу, не очень сопротивляйся, но кричи как можно громче, по-девственному.

– Постараюсь.

– Тогда поехали, - Остап ловко сшиб меня подножкой, опрокинул на спину и завалился сверху.

– Помогите!
– завопил я во всю мочь.
– По-мо-ги-те!

– Стенай, скотина, а то ухо откушу, стенай.

– Не надо! Не надо! Трусики порвете!

– Страсти подбавь.

– Больно! О, как больно! Бо-бо-бо!

И тут наконец дверь распахнулась, и в слабоосвещенном проеме возниклая худая фигура в белых подштанниках и бросилась к нам.

"Сейчас меня спасут от озверевшего насильника", пронеслось в моей голове, полуутопленной в сугробе вошедшим в раж Бендером.

"Все таки неприятно, когда по тебе энергично елозят, хоть и понарошку."

Но отшельник, мощно отшвырнувший насильника к порогу, сам резво оседлал мое уставшее, распластанное тело.

– Остен-Бакен, ползи сюда!
– закричал Остап, проникнув в долгожданное жилье.
– Скорей!

Из последних сил освободившись от бородатого, пропахшего ладаном, ерзающего старца, я на четвереньках рванул к теплу и свету. Но отшельник, вцепившись в ремень и карман шинели, благополучно вернулся на моей выдыхающейся тяге в неосторожно оставленную обитель.

Бендер, предварительно разувшись и раздевшись, деловито, без чтения морали и нотаций, растащил нас по разным углам, а сам забрался с ногами на лежанку, застланную тулупом.

– Неплохо отец устроился!

– Изыди, сатана, - сказал отшельник без особого энтузиазма и, пошатываясь, облачился в утепленную стеганую рясу.

Я, скорчившись, нежил переутомленный организм возле очага.

Остап продолжал уточнять детали.

– Поведай-ка, схимничек, нам, грешным , о своем прежнем житье-бытье. Небось - великосветский шкода, уставший от любовных похождений, лейб-гусар, дитя от морганатического брака?

– Изыди, сатана!

– Да ты, наверное, дедусь, обет дал? Так вот, я, облеченный данными мне новой властью атеистическими полномочиями, заявляю: Бога нет, не было и уже никогда не будет. Впрочем, ты сильно не огорчайся от этого научного факта. Главное, баб на земле (а не на небе) хватит и мне, и тебе, и вон тому заскучавшему с голодухи, разомлевшему от благостного тепла типу, поклявшемуся жениться. Ах, сколько сдобных, истекающих соком вдовушек наплодила кровавая година! Потешитесь на славу!