Все-таки – нет, могу сказать. Он меня напугал. Сильно. Даже смотреть в их сторону расхотелось, хотя детское щебетание продолжалось, как и раньше. Ощущение такое, что ты сам на мгновение стал мороженым. Хорошо, что без палочки обошлось.

«Вот так. Пора собираться. Уже детей стал бояться», – единственные мысли, которые пришли в голову.

Выйдя из этого оцепенения, я накинул оба рюкзака на плечи, схватил сумку и, стараясь не смотреть на звонкую парочку, пошел в сторону Клиффорд-стрит, где всегда было много такси. Весь путь до выхода на оживленную улицу мне казалось, что глаза над остреньким носом постоянно смотрят мне в спину.

– Мистер Дэннис Кочетоф? – внимательно глядя мне глаза и дежурно-мило улыбаясь, пропела смуглая, явно из аборигенов, девушка за стойкой. – Вам забронирован билет в первый класс, «Юнайтед Эйрланс»*, рейс 840, вылет в 9:45 завтра утром, прилет в аэропорт Лос- Анджелеса в 6:30 по североамериканскому времени послезавтра. Вас устраивает?

– Конечно, спасибо, – надев такую же пустую улыбку на себя, ответил я. Вариантов более комфортно провести время до вылета всё равно не будет. А в ночное время из Сиднея вылетов нет.

Пока трещал принтер, печатая мой талон, я снова, как и в каждом аэропорту мира при каждом долгом вылете, подумал, как чудесно устроен наш маленький шарик – летишь чуть больше 12000 километров, почти 13 часов внутри огромной летающей железной рыбы, а по календарю выходит 21 час. Интересно, я так молодею, или наоборот? Куда мы тратим эти «потерянные» часы?

Взяв талон, я встал в очередь таможни, где пожилой рыжеволосый служащий внимательно осматривал всех входящих и направлял к свободным сотрудникам. Он явно любил свою черно-серую форму, постоянно осматривая, не появились ли ненужные складки от его резких движений.

– Сэр, кто вы и куда направляетесь? – спросил он, выводя меня из задумчивости.

– Лос- Анджелес, пассажир, – стандартной фразой ответил я и пошел к указанному окну.

Новый таможенник оказался тоже рыжеволосым, да таким, что я невольно обернулся на распределителя, чтобы их сравнить. Кто ярче?

Юнайтед Эйрланс – United Airlines, UA-840, Американская частная авиакомпания.

– Смотрите сюда! – окликнули меня резко из окошка. Я повернулся и протянул ему документы. Он уважительно взял мой распухший паспорт, два-три раза еще посмотрел на меня, и, найдя чистое место, шлепнул очередной штамп. – Хорошего пути!

Еще раз улыбнувшись, я кивнул и прошел через вертушку в свободную зону аэропорта Кингсфорда Смита. Таможенник в окне по яркости волос выиграл с явным преимуществом.

Изучив символы на посадочном талоне, я встал на бегущую дорожку в сторону зоны «В» и стал высматривать вывеску с надписью «Юнайтед» – до вылета еще одиннадцать часов, надо отдохнуть от такого эмоционально трудного дня.

Под вывеской двухцветного герба Юнайтед Эйрлайнс меня ждала очередная процедура проверки. Узнав, что из багажа мне не понадобится в полете, остальное погрузили в специальный кейс, на котором выставили номер рейса и код с посадочного талона, а потом увезли. Меня проводили в такой же двуцветный, как логотип компании, зал ожидания. Я выбрал себе комнату и обрадовался, что мебель в ней простого бежевого цвета, не такая яркая, как всё вокруг. Поставил дорожную сумку и взял буклет, объяснявший мне все преимущества временного здесь нахождения. Помимо бесконечных и бесплатных услуг бара и двух небольших ресторанов «а-ля карт», мне был доступен мини-кинотеатр с практически безграничным выбором видео, музыкальный портал, библиотека и прочие доступные в ограниченном пространстве развлечения. Я отметил про себя библиотеку. Уж очень хотелось посмотреть, чем снабжают в подобных местах гостей. Слегка перекусив и выпив по привычке, несмотря на позднее время, двойной и очень крепкий кофе, заказав в свое временное пристанище орешки и бутылку минеральной воды, я вышел в поисках библиотеки. Услужливый бармен указал мне направление и я, поднявшись на второй этаж, оказался в небольшом зале. Зал делился ярко подсвеченной полосой в полу на две равные части. Прямо, как в самолете. Справа был лаунж-бар с тягучей негромкой музыкой, а слева было видно несколько стеллажей с книгами. К ним я и направился.

Проводя рукой по корешкам потрепанных и не очень книг, я с каким-то удовольствием отмечал, что при наличии различной беллетристики, детективов, хоррора и прочих развлекательных, здесь была неплохая подборка фантазийной и научной литературы. Энциклопедии, словари, труды различных известных и неизвестных мне людей. Некоторые книги совсем не передавали понятия о своем содержании, поскольку были написаны на незнакомых мне языках. С радостью увидел книги на русском, узнал греческий, испанский, французский и еще несколько языков. Как символ любого аэропорта, здесь была особая смесь разных знаний, философий и народов.

Всех размеров и форматов, расцветок и уровня зачитанности, с золотыми тиснениями и совсем без обложек, мягкие и жесткие, они явно хотели, чтобы их хоть кто-нибудь нашел и взял в руки. Но легкая пыль на полках говорили об одном – сюда заглядывали редко. Да и на всем втором этаже я был, похоже, в одиночестве. Хотя и во всей вип-зоне было, по моим наблюдениям, не больше 10 человек.

Так на чем же остановиться? Чтобы и время убить, и непременно уснуть с книгой в руках? Забить мысли последних дней чужими словами и образами. Вот и зацепимся за слово «образы». Я стал искать глазами обычные комиксы, которых так и не начитался в своем американском детстве, предпочтя учебу рассматриванию картинок. Я попытался вспомнить, сколько же всего я прочел…

Я родился в России, тогда еще РСФСР, но в возрасте семи лет остался в неполной семье, почти один. Мой отец погиб по пути домой, когда в геологический автобус врезался груженый песком грузовой автопоезд. Он работал на изысканиях ценных пород в Заполярье, и его смены длились по шесть-восемь месяцев. Я его даже не помню. Только тень в памяти. Городок Усть-Илимск, на холодной Ангаре, где я появился на свет, совсем не располагал к каким-либо воспоминаниям. Об отце не осталось даже записей. В моей метрике там стоял прочерк. Об этом я узнал позже, когда переезжал в Америку. В незнакомый и другой, непривычный мне, и такой далекий мир. Моя мама, по моим воспоминаниям, сразу стала искать новую партию для брака. И успевала работать на двух работах. Она погрузилась в процесс поиска нового мужа полностью, до конца. На меня не осталось ни тепла, ни слов. Только письма, письма, письма. Мне она всегда объясняла, что «это все только для твоего будущего». Я замкнулся тогда, и моими самыми близкими друзьями стали книги. Все, что были на полках. Полок было много. Учебная программа не радовала разнообразием, поэтому я брал почти все книги подряд. Выменянные на сданный бумажный мусор – макулатуру, они надолго стали моими немыми собеседниками и наставниками. Потом появился Остен. Новый «Па», многодетный отец. «Пример благотворительности для всего человечества» – две такие вырезки из местных газет висели в гостиной его дома. Он «искал и нашел маму по программе слияния одиноких родителей». Такова была официальная версия. Они поженились, и мы переехали в Канаду. Мне уже исполнилось тринадцать с половиной лет. Я получил приставку к фамилии – Брискинц. Кочетов-Брискинц. Звучало, как фамилия композитора или ученого. Через полтора года мама умерла. Ей поставили диагноз «синдром внезапной смерти». Не проснулась утром и все. Трудно описать мои чувства в почти пятнадцать лет. А еще через полгода Остен привел нам «новую Маму». Марианну. Она была своенравной и деспотичной женщиной, у которой тоже было двое детей-близнецов трех лет. Но она желала одного – не видеть никого из нас. Я почти никогда с ней не разговаривал, а она ничего не говорила мне. И продолжал читать. Позже, когда оказалось, что все восемь детей, включая малышей Марианны, не являются детьми ни ее, ни Остена, а все это – тонкая махинация, был небывалый шум по всей Канаде. Наш ставший родным Виннипег гудел, как осиное гнездо. Они, Остен и Марианна, были международными мошенниками, знакомыми друг с другом со времен колледжа. Они усыновляли детей из разных стран, получали на это пособия и гранты. Но тратили совсем не на нас, а на создание местной финансовой пирамиды. Покупая недвижимость по подложным документам, они попались, и через три месяца судебных разбирательств их посадили в тюрьму, а нас – восемь детей от 5 до 15 лет – определили в разные интернаты. Было подозрение, что Остен был причастен к смерти жен, всех четырех, но доказать не смогли. Но он все равно получил тридцать пять лет тюрьмы без права на досрочный выход. Что стало с Марианной, меня вообще никогда не волновало. Нас восьмерых разбросало по всему американскому континенту, кого-то определили в США, как меня и еще двух моих названых братьев, а четыре сестры и старший из собратьев остались в Канаде. У меня спросили, буду ли я носить фамилию своих прежних родителей дальше? Я сразу от нее отказался. Там, в Рапид- Сити, Южная Дакота, меня и записали Дэннис Кочетоф, немного изменив на американский лад. Причем, на тот же лад, стали ставить ударение на «е». Так я и зафиксировался, как Кочетоф. Еще через шесть месяцев меня нашла семья русских эмигрантов, Михаила и Нины Малокешин, уже возрастная семья евреев, которая поехала за лучшей жизнью в Америку в середине 80-х. Но они потеряли своего сына, когда ему исполнилось 11. Он с одноклассниками весело отмечал переход в среднюю школу. Кто-то из них принес бутылку крепкого алкоголя, он выпил немного и задохнулся от аллергии. Они много плакали по всем праздникам и годовщинам, но я всегда смотрел на них со стороны и не мог принять их глубокого горя. Жили мы неплохо, хотя Михаилу пришлось сменить род занятий, и он переквалифицировался из автомеханика, которым был в России, на ремонтника газового городского оборудования. Нина никогда не работала в России, а здесь ей поступала большая пенсия из Германии за то, то ребенком она некоторое время провела в фашистском концлагере на территории Польши. После переезда она подрабатывала сиделкой и временной медсестрой в одном из госпиталей. Вообще, что в Канаде, что в Америке, было довольно много русских, и мне удалось сохранить язык, а самое главное, что были книги. Все самые интересные книги в жизни я прочел на русском. За всё это время мне так и не захотелось посетить могилу матери или разыскать данные о настоящем отце.