Мей в бессильной ярости сжимал железные прутья решётки, больше всего на свете жалея, что не способен расплавить их взглядом или просочиться сквозь них. За спиной у него чадил, потрескивая, факел — он немного разгонял холод и мрак этого тесного каменного мешка. В углу на подстилке лежал Кнеша, по-домашнему закинув ногу на ногу и подложив под затылок руки. Испробовав последний амулет и последнее заклинание против злополучной решётки, Мей не выдержал:

— Может, попробуешь сделать что-нибудь?

— Например? — уточнил Кнеша, не шелохнувшись.

— Придумать, как нам выбраться отсюда!

— Я тебе уже сказал, что решётку трогать нет смысла, — вздохнув, Кнеша перевернулся на живот. — Ты же видишь, что чары на ней снимет только тот, кто их наложил. Усиленное запирающее заклятие, а автор — этот Доминик, как я полагаю.

— Будь проклят этот Доминик... Интересно, это ему принадлежит чудесная идея разбудить Богиню?

— Какая теперь разница. От твоих проклятий сейчас мало толку, Мей. Сядь и подожди.

Мей сердито уселся на другой конец подстилки — её длина, собственно, равнялась и длине всей камеры, которая явно не была рассчитана на двоих. Окон не наблюдалось, как и других выходов. Они находились в подвале замка, не так далеко от земли — по крайней мере, спускались недолго, — да и сама постройка была не слишком извилистой. Мей был уверен, что легко отыскал бы дорогу наверх, если бы вышел отсюда. Если бы вышел... Они провели здесь, наверное, не больше пары часов, и даже с относительным удобством (по крайней мере, без крыс, плесени, костей и цепей в кровавых пятнах), но ему начинало казаться, что прошли уже сутки. Мысль о том, что беда так близко, а они ничем не могут помочь, приводила в ужас.

— Чего ждать? — спросил он, вдыхая затхлый воздух. — Нашей казни или конца света?

— Всего лишь вечера, — терпеливо ответил Кнеша.

— И что нам даст вечер?

— Ну, нам как минимум принесут ужин.

— И ты можешь сейчас думать о еде?!

Мей одарил Кнешу недобрым взглядом. Ему очень не нравилось выслушивать такие высказывания в замкнутом пространстве — сразу хотелось совершить что-нибудь противозаконное. Хотя, если подумать, даже в этом нет уже никакого риска — они и так в темнице, точно преступники. До чего же нелепо всё получилось, до смешного глупо.

По шее Мея — там, где стояла печать Альвеох, — от этих раздумий прошёлся предупреждающий приступ боли; по губам Кнеши скользнула усмешка — и тут же скрылась.

— Речь вовсе не о еде, прорицатель... Включи наконец здравый смысл, — Кнеша понизил голос. — Скорее всего, вечером будет смена караула. Чтобы передать нам ужин, стражнику придётся подойти вплотную к решётке... Понимаешь, о чём я?

— И что ты собрался сделать — задушить его? Ткнуть в лицо факелом? — Мей пытался хладнокровно просчитать варианты, отодвинув отвращение. Убить невинного человека, чтобы сбежать из тюрьмы — какой подходящий способ спасения мира. — Не забудь, что они все в кольчугах и при оружии, а мы с голыми руками...

«По твоей милости», — добавил он про себя. Перед его глазами встал меч — тяжесть и острота, сияющее лезвие, изумруд в рукояти... И зачем только он оставил его Троллю?...

— У нас и ножи-то отобрали, — напомнил Кнеша, угадав ход его мыслей. — Думаешь, этот чурбан-Император не заметил бы твоего двуручника? Бессмысленно было тащить его сюда, а так он в полной сохранности. Больше того — обещаю, что скоро вы встретитесь.

Кнеша говорил так безмятежно, оттеняя каждое слово своими плавными ораторскими жестами, что раздражение Мея сменилось тревогой: а не свихнулся ли он часом окончательно?... Но не успел он озвучить своё предположение, как из коридора донеслись тяжёлые шаги. Кнеша улыбнулся с видом победителя и, вскочив, двинулся к решётке.

— Ну наконец, а то у меня уже живот подвело, — почти ласково пропел он. — У вас принято держать пленников впроголодь, уважаемый воин?

— Посторонись, — буркнул толстый краснощёкий мужчина с подносом в руках; на подносе расположились две плошки с дымящейся похлёбкой, два солидных куска хлеба и расписной глиняный кувшин. — Разговаривать не положено.

— Это почему же? — делано удивился Кнеша и задержал руку у шеи — будто бы почесался. Мимолётное и вполне естественное движение, но Мей насторожился.

— Я солдат Империи, — гордо пророкотал толстяк, стараясь свободной от подноса рукой отвязать от пояса связку ключей. — А вы бунтовщики, хоть и знатные.

— Э, дяденька, да у вас тут тогда бунтовщик каждый, кто ум сохранил и добра хочет — невесёлая жизнь получается... — Кнеша наклонился к подносу, почти прижавшись к решётке лбом, азартно потянул носом. — Похлёбка рыбная?

— Рыбная.

— Да ты бы хоть бородищей не тряс над ней, солдат Империи... — и тут же, даже не договорив фразу, Кнеша резко дунул в крошечную трубочку, словно из ниоткуда взявшуюся у него в руке. Рот стражника раскрылся в беззвучном крике, он захрипел и начал заваливаться назад; Мей сорвался с подстилки и едва успел подхватить поднос — иначе поднялся бы жуткий грохот. Воин опустился на пол, подёргался в судорогах и застыл, закатив глаза; кровь прилила к его лицу, сделав его ещё краснее. В шее у него, пониже ушной мочки, торчала чёрная игла. Мей медленно поднял глаза на Кнешу, не находя слов.