Шрифт:
Зомби ринулись всей толпой за мной.
Грифф! — меня осенило.
Преодолев несколько мостков, клумб и оранжерею с фонтаном, я полетела как стрела по прямой подъездной дороге к воротам. Издали было видно, что Грифонюшка находится на своем месте и что-то внимательно рассматривает снаружи. Из-за марева не видно было, что.
В боку закололо, но я была почти у цели, почти под могучим крылом, да и вообще — почти все, потому как студенткам выход из Академии в течение учебного дня был запрещен.
Каменюшка вдруг повернула ко мне голову, изумленно расширила глаза и попыталась что-то сказать, но мне было не до разговоров. Я выскочила сквозь марево и со стоном прилипла к статуе, пытаясь отдышаться. И тут же почувствовала неладное.
Потому как сзади тоже кто-то дышал. Я бы сказала весьма шумно.
Осторожненько развернулась и сглотнула.
По ту сторону ограды, прямо вот в сквере где мы так любили собираться по ночам, застыла еще одна толпа блондинистых зомби.
И даже без всякого слова на букву «б» я поняла, что сейчас будет.
Грифон начал отделяться от столба, возможно, чтобы меня выручить, но процесс этот был не быстрый, а значит, он не успевал.
— Давай, — прошипела птичка, поддела меня крылом и подбросила вверх. Я так полагаю, хотелочь ему через забор. Да только траекторию рассчитал хреново.
Потому что вместо «через забор на мягкую лужайку» получилось «через улицу на подъехавшего всадника».
Я успела увидеть изумленное уродливое лицо, нечесаную шевелюру, жуткую бороду и горб, как свалилась прямо на него, выбивая из седла и жестко приземляясь сверху на необъятный организм.
И свалилась не просто так, а лицом на лицо, так что наши губы встретились, а зубы стукнулись друг от друга.
И от ужаса перед таким вот первым поцелуем в этом мире потеряла сознание.
Глава 10, в которой начинается отбор
— Плачь, не плачь — поцеловал тебя палач! — второй час напевал песенку Еди и мерзко подхихикивал.
— Ну будет тебе девочка, не расстраивайся, — расстроено подливал мне вина Феникс.
— Наступить, — в который раз мрачно предложил Чва-Чва.
— А в застенках тюремных хо-олодно и пытки стра-ашные, — издеваясь, подвывал А-аа.
— Не виноватый я, ты сама пришла, — отворачивался смущенно Грифф.
— Но, по итогу, все же хорошо закончилось, — непонимающе пожимал плечами Тигра.
А я качала головой. Слезы лились из моих прекрасных покрасневших глаз.
Как же это хорошо?! Все просто ужасно!
Во-первых, я не так представляла себе первый поцелуй! Нет, я, конечно, целовалась в нашем мире — но не слишком интенсивно и вообще, почти по-дружески. Раза три. А как в подлеца Евгения влюбилась — так и этого не было. И рисовала себе в мечтах бабочек в животе, радугу над головой и ножкой так «эть», чтобы ножка поднялась, как за ниточку, когда я буду с ректором целоваться.
А вместо этого — разбитые чуть ли не в кровь губы и чужой язык во рту.
Во-вторых, упала я, прямо скажем, не на того.
Ладно бы принц еще заколдованный был, срочно требовавший размораживания… то есть расколдовки. Или какой благородный рыцарь, который после всего, что между нами было, был просто обязан на мне жениться. Я бы тогда полюбовалась, как он будет бороться за меня с ректором…
Так нет же, лежащий подо мной оказался человеком жестоких принципов и аморальных поступков! Даже я, погруженная в свои проблемы, слышала о гадком Бастарде и Палаче его Величества, человеке с темным прошлым, кровавым настоящим и неясным будущем. И вот этот самый человек скинул меня с себя, отчего мой обморок моментально закончился, а потом обидно схватил за ухо и потащил прямо в ректорскую приемную, где брызжа слюной что-то орал пытавшемуся успокоить его Алику.
Из ора было понятно не много. Что-то там было про ориентацию Алика, который собирает вокруг себя таких как я. Каких, я не поняла совсем. И про оскорбление орал, которое он, то есть я, должен смыть кровью.
А когда я сказала, что вот же она, кровь, и продемонстрировала лопнувшую губу, едва успела увернуться от черного пульсара.
Как он пытает, не сдержанный такой?
Не сдержанный, которого я толком и не успела рассмотреть, запомнила только что-то большое, горбатое и лохматое, резко развернулся и свалил, предварительно кинув ректору какие-то бумаги. Ради которых и приезжал, собственно.
В общем, мое правое ухо стало больше левого в два раза, губы саднило, в груди клокотало, я уже представляла, как меня ведут в одной рубашонке на эшафот — а что еще ждать от палача-то — и потому я не выдержала тогда и разрыдалась.
И до сих пор всхлипывала, спрятавшись в вольере. А меня все утешали. Как могли…
Утешали…
О!
Слезы быстро высохли. А губы сами растянулись в улыбку.
— Что? — шарахнулись от меня звери.
— Он уже на крючке! — воскликнула я радостно.