— Шпионки.

— К-какие шпионки?!

— Натуральные! Приехали значит, захватывать власть, — я аж руки потерла, предвкушая удовольствие, когда невест будут допрашивать — да там половина поляжет! — Вынюхивают что-то, наше магическое сообщество хотят поработить через ректора. Беспокоюсь не поверите как! Ужасно я беспокоюсь. Потому предлагаю после доктора всех в допросную — на всякий случай. Чтобы все эти государства никаких сведений о нас не узнали.

— Какие государства?!!!

Вот именно так, с тремя восклицательными знаками.

Рад, значит, сведениям.

— Да чер… мама ваша знает, какие! Враждебные нам.

Я преданно уставилась на инквизитора.

Тот молчал. Только веком дергал.

Подмигивает?

Ну я тоже подмигнула.

Его заметно тряхнуло.

Я вздохнула и улыбнулась.

Камилл молча упал лицом на собственные ладони.

Бедненький, столько новостей за раз.

— Ну что, составляем очередность? — я привстала, деловито осматриваясь в поисках бумаги.

— Сидеть! — заорал инквизитор и встал сам. — Отставить! Балаган!

— Да я как бы…

— Такое поведение не приемлемо! — долбанул кулаком по столу. Вот это силища!

— Да я вроде…

— Вы постоянно делаете из меня посмешище! — еще пара движений рукой и стол, похоже, разлетится на щепки.

— Да я ни в коем…

— То лезете с поцелуями, то издеваетесь…

— Ну как бы вы тоже… — пробормотала. Тихонько. — Целуете постоянно…

Блин.

Судя по наступившей тишине услышал.

— Я? — прохрипел инквизитор.

Ой.

Вот не понравилась мне эта хриплость в голосе. Очень не понравилась. Сначала больное горло, а потом от пневмонии лечи…

— Понимаю, вам сложно признаться даже самому себе в своих чувствах… Особенно в таком консервативном обществе… Нет, не подумайте — я вас не осуждаю! Я бы и сам собой очаровался — но я совершенно традиционной ориентации… Право, мне не удобно, но я такая же жертва обстоятельств…

— Жерт-ва… — по слогам произнес Камилл.

А дальше все стало происходить просто мгновенно.

Стол, наконец, с диким грохотом разлетелся на множество щепок.

Я вскочила со стула и начала отступать.

Палач одним прыжком настиг меня и швырнул в стену.

Стена, благо, была из мягкого красного плюша — даже не хочу думать, по каким причинам — потому я только сжалась, чтобы занимать как можно меньше места, и широко открытыми глазами смотрела, как его сильные руки с длинными, такими мужскими пальцами тянутся к моему горлу, а в глазах, до того синих, прорывается чернота…

Бл…как же это было красиво!

Особенно когда чернота сменилась на метафорический огонь из порно-рассказов, пальцы легли на шею почти нежно, а чувственные губы пророкотали:

— Боги, за что?! Ну почему со мной?! Почему именно ты?!

И впились в мой рот крышесносящим, самым чувственным поцелуем…

Точнее, впились бы, если бы в эту секунду не распахнулась дверь, и перед нами не предстал бы ректор-белые-волосы-назад и все мое зверье.

Интересно, кто из нас громче застонал?

Я от разочарования или инквизитор от ненависти?

Зло покосилась на животных — ну неужели минутку еще не могли подождать? Когда бы меня начали насиловать, чтоб я знала, каково это, а Альдорелло имел бы полное право спасти? И как в небезызвестном фильме, начал бы чувствовать за меня такую ответственность, что прилип бы намертво?

— А что вы это тут делаете…а?

Я умилилась.

Блондинчик ты мой.

Палач отпрянул и ошеломленно осмотрелся.

Ничо так повеселились. Кабинет в хлам, я в раздрае.

— Братец…ты и Анж… — повеселел ректор.

— Заткнись!

— Молчу-молчу, — гаденько захихикал Алик. Скотинка ты ж моя!

— Зачем приперся? — пророкотала вторая скотинка.

— Ну, во-первых, наши… хм, почетные гости, — будущий муж показал на виновато уставившихся в пол животин — ух я им устрою! — беспокоились за своего друга. Да и я как бы не готов сейчас лишиться секретаря. Ты зачем, собственно, его пригласил?

— Я? — почти натурально удивился брюнет.

И все мы на него посмотрели.

А ведь правда — зачем?

Брюнет молчал. И что-то мне подсказывало, что не признается. Даже если будет пытать сам себя.

Алик, похоже, тоже это понял.

Вздохнул.

— А, во-вторых, я хочу, чтобы ты мне помог найти кое-кого.

И выставил вперед мою многострадальную туфлю. Точнее еди-страдальную.

Моя ж ты прелесть!

— А это…

— Свалилось с ее ножки…

И мечтательно причмокнул. Оценил значит.