– Здравствуй, Давид. Как ты?

Это была мама.

– Уже лучше.

– Это хорошо. Ты вышел на работу?

– Пока нет. – Работа была последней вещью, о которой он сейчас думал. – Меня уволили, если ты не забыла. А новое место я пока не нашел.

– Ладно. – Она убедительно изображала заботу. – Если будут проблемы с деньгами…

– Все в порядке, не переживай.

– Как скажешь, сынок. – Давид ничего не отвечал. – Может, приедешь, поживешь у меня какое-то время?

– Можно как-нибудь, только не сейчас. Слушай, можно задать тебе один вопрос?

– Да, конечно.

– Почему отец ушел от тебя?

На том конце послышалась легкая усмешка.

– Я постоянно ждала этого вопроса, когда ты был ребенком, а ты задаешь его только сейчас. – Она улыбалась, говоря это. – Я не знаю, Давид. Я страдала из-за своей погибшей семьи, была сама не своя. А он каждый день куда-то уходил из дома, и никогда ни о чем не рассказывал. Казалось, ему не было до меня дела. Мы ругались, я плакала, а он снова уходил.

Мама замолчала.

– И как это закончилось? – Давид поторопил ее, не желая терпеть затянувшуюся паузу.

– Как-то странно. Наши ссоры и его уходы продолжались несколько месяцев, а потом он просто взял и ушел навсегда. Уехал, предложив мне остаться в нашем доме… В твоем доме теперь. Но я не стала там жить, нет, после всего, что было, я уже не могла находиться в этом месте. Я была готова к его уходу, все говорило об этом долгие месяцы, и чутье меня не подвело. – Она глубоко вздохнула. – У него была другая женщина, я уверена. Она была моложе, не ждала ребенка и не ревела целыми днями. Господи, как я могла выйти замуж за такого человека!

Слушая ее, Давид замечал, как с каждым словом она все больше начинает злиться. Он поспешил закончить разговор, сославшись на внезапно появившиеся дела. Освободив руку от телефона, он сразу начал расчесывать ею запястье другой руки. В последние дни разные части его тела периодически начинали чесаться. Давид не искал этому причины и не обращал особого внимания. Чаще всего эту чесотку сопровождал трупный запах, который до сих пор продолжал его преследовать. А весь сегодняшний день Давида донимало запястье левой руки, которое начало его по-настоящему бесить.

К его удивлению, за окном уже потемнело. Давид решил не включать музыку снова: он взял коньяк и сигареты, затянул пояс на халате и переместился на балкон. Ветер встретил его нежными поглаживаниями, а деревья взмахами ветвей. Давид прикурил сигарету. Игнорируя пепельницу, он стряхивал пепел прямо себе под ноги. Ветер направил сигаретный дым в его глаза, которые тут же заслезились. Давид, лишившись зрения на короткий срок, активировал другие органы чувств: он осязал теплый воздух ночного августа, чуял живой запах летнего леса и слышал тихий шепот сверчков. Он думал об отце, как бы наверстывая давно забытые мысли. Он постоянно слышал рассказы мамы о том, каким ужасным человеком был отец: она заверяла сына, что жизнь вместе с ним была бы только хуже. В детских раздумьях он представлял отца солдатом, покинувшем дом, чтобы защищать их. Героем, пожертвовавшим собой ради сына и жены. Но детство прошло, а привычка осталась. И легкость, достижимая благодаря детским фантазиям и самообману, была вынуждена покинуть его.

Тьма ночи достигла апогея. Полумесяц заигрывал со звездами, а волки посвящали ему серенады в чаще леса. Давид решил суммировать всю известную ему информацию об отце. Он ходил по балкону из стороны в сторону с медленно тлеющей сигаретой в руке и негромко проговаривал все, что приходило ему на ум.

– Так, у него был собственный бизнес по переработке дерева, который, по словам местных жителей, уменьшил этот лес в два раза. – Давид затянулся и посмотрел на деревья. – С мамой они познакомились в столице, где она жила и работала, когда он покупал какую-то хрень для расширения лесопилки. После этого они изредка встречались, когда он снова приезжал в столицу по работе.

Давид выбросил окурок с балкона, достал из пачки еще одну сигарету и тут же ее прикурил. На ветках ближайших к дому деревьев сидели вороны, с любопытством наблюдающие за его воспоминаниями.

– После свадьбы мама переехала к нему сюда… А два года назад он умер от сердечного приступа.

Он перестал ходить по балкону.

– Лесопилку вроде как подмяли под себя какие-то акционеры, а дом и оружейную он оставил мне. Сыну, которого не видел ни разу в жизни.

Он долго гадал о мотивах отца, предполагая, что, возможно, таким посмертным подарком он просто хотел искупить свою вину за все эти годы. Давид стряхнул пепел и ушел с балкона, оставив каркающих ворон наедине друг с другом. Он решил спуститься в подвал с оружием. Узкая лестница вынуждала его быть аккуратным, чего ему совсем не хотелось. Давид не спускался сюда уже очень долго. Когда он преодолел последнюю ступеньку и включил в оружейной свет, воспоминания сразу же нахлынули на него.

– Ничего себе. Твой папаня был аристократом.

– Вот уж да. А я об этом даже и не знал.

Старинные светильники освещали теплым светом все помещение оружейной и ее деревянные стены. Повсюду стояли витрины с древним оружием различных эпох, а там, где их не было, находились манекены рыцарей в блестящих доспехах. Казалось, они вот-вот сойдут с постаментов и начнут друг с другом бой, словно те, с кого их сняли много лет назад. В этой комнате нашли пристанище предметы самых разных эпох существования человеческого рода, одновременно говорящие и о его величии, и о безмерном безрассудстве.