НАБАТОМ БЬЮ В КОЛОКОЛА! Поэма покаяния
вернуться

Ефремов Борис
Шрифт:

Евгению Евтушенко

Говорят, олиричивать надоГнев рассерженной лиры моей.Я и сам бы охотней руладыСочинял для услады людей.Да рулады тогда лишь охотноС беззаботных срываются струн,Если в мире светло и свободно,А душою беспечен и юн.Но душе не легко оставатьсяМолодой и беспечной, когдаНад страною ненастья клубятсяИ гремит за бедою беда.Разве вспомнит душа о лиризме,Если новый обман у ворот,Если в нашей истерзанной жизниТак забыт и унижен народ.Но без правды – и песни не выйдет.Широко и свободно дыша,Зло и правду душа лишь увидитИ услышит их – только душа.И, лиризма цветы отметая,Пусть их горы уже нанесло,Скажет людям, где правда большая,Где смертельно опасное зло.Так, в награду за пулю в нагане,Что сразила его наповал,Маяковский в бичующей «Бане»О партийном начпупсе писал.Так Есенин, на карту поставивЖизнь и честь перед стаей лжецов,Гнев и правду «Страны негодяев»В лица главных швырял подлецов.Потому что душе лишь привычней,Не уму, а душе лишь одной,Где лиричней, а где сатиричней —Выбрать лиры сердечный настрой. 23.04.12 г., день, Великий Вторник

Страшно качает деревья…

Страшно качает деревьяСеверный ветер ночной.Словно природы кочевьеПуть совершает земной.В шуме листвы хлопотливом,В диком порыве ветвейПо городам и по нивамХлещет рекою своей.Странное это стремленье!Бьётся, как порванный флаг.Хочет пропасть в отдаленье,А от окна – ни на шаг.И, как деревья бушуя,Душу я тешу свою,Но, в шуме листьев кочуя,Всё у окошка стою.Странное это кочевьеНынче случилось со мной.Страшно качает деревьяСеверный ветер ночной. 12.06.12 г., день

К Любви! К Христу! – почти кричу…

Летят, летят косым углом…

Летят, летят косым углом,

Вожак звенит и плачет.

О чём звенит, о чём, о чём?

Что плач осенний значит?

А. БЛОК. «Осенний день»
В минувший год осенним днёмЯ вышел из пролеска.Мир сник от тишины кругомИ солнечного блеска.И вдруг в прогретой тишине,Почти за небосклоном,Неясный звук стал слышен мнеЗвенящим странным стоном.Я полем по жнивью шагалИ понималось смутно,Что дальний стон не затихал,А нагонял как будто.Я оглянулся, журавлейПриметив еле-еле,Шеренгой ломаной своейОни на юг летели.Легко пронзая синевуИ солнечные дали,Они по правде, наявуТак жалобно стонали.О, этот тихий, скорбный стон,С курлыканьем молебным!Как разрывал мне сердце онНад сжатым полем хлебным.Два наших горя бились в лад,Надрывно вместе плача,И понял я,о чём звенят,Что стон их долгий значит.Я в думе горестной своейТаил печаль и жалость,Что хлебных на Руси полейПочти что не осталось.А журавлям и ночь и день,Болотных топей глуше,Безлюдье сёл и деревеньТерзало птичьи души.Вот и рыдали над земным,Родимым пепелищем, —Российским, нашенским, такимБезрадостным и нищим.

Мы браним тебя чуть ли не матом…

Мы браним тебя чуть ли не матом,Что ты в рабской живёшь нищете.Ну, а ты не живёшь – ты распята,Как разбойник на смертном кресте.В удивительных водах крещенья,Что и вправду сама чистота,Избрала ты святое служеньеНезапятнанной правде Христа.Долго к жизни в Христе привыкала,Груз языческих пут волоча.И уж камнем незыблемым стала,Но в вольтеровский век потерялаОстроту неземного меча.И, сам меч потеряв напоследок,Ты тропинкой Иуды пошла.Тот за тридцать еврейских монеток,Ты бесплатно Христа предала.И однако не все россиянеПокорились ударам хлыста!Звёзды тысяч имён воссиялиЗа великую правду Христа.Конвоиры кричали: «А ну-каСбросьте крестики! Будет наукаОстальным с вашей лёгкой руки».Вы в ответ им: «Да нет, большаки,Ни к чему нам иудова мука.Лучше сразу стреляйте, братки».Но другие, не ведая сраму,Принимали как должный удел —Что взрывали часовни и храмыИ вели христиан на расстрел.Широко шла Россия, да тесноВышла к подлости и нищете.Дал Господь ей последнее место —На кровавом голгофском кресте.На кресте векового безверья,На кресте векового вранья,На столетнем кресте лицемерья —Под нависшею тьмой воронья.И летят сквозь потёмки и стылостьПустобрёхов кремлёвских слова,Что Россия уже возродилась,А Россия – почти что мертва.Гей, Россия! За прошлые бденья,За остаток растраченных силИспроси у Владыки прощенья,Воскресенья нам всем испроси!Может, ради нездешнего светаНа последней туманной чертеЗа раскаянье честное этоОн простит нас на смертном кресте. 14.04.12 г., день, накануне Пасхи Христовой

К Любви! К Христу! – почти кричу…

Памяти Михаила Анищенко

– К Любви! К Христу! – почти кричу. —Иначе ты умрёшь, эпоха!Но отвечает: – Не хочу.И с Вельзевулом мне неплохо.

Жить без Бога – это значит то же…

Жить без Бога – это значит то же,Что и вовсе на земле не жить.По природе каждый смертный долженИдеалу высшему служить.Для кого-то – это сила власти,Для кого-то – сила красоты,И выходит, сила чувства, страстиВыше всякой в мире высоты.Мы в страстях родимся и взрослеем,И стареем в этих же страстях.Даже, умирая, не умеемУгасить в себе и скорбь, и страх.Как мешки мукою, мы страстямиТак набиты, что трещать по швамМы начнём, лишь грубыми рукамиРок жестокий прикоснётся к нам.И куда мы с этим глупым грузом —Если всё небесное вокруг?Только по инерции и юзомВ те места, где пламя вечных мук.Что мы скажем ангелам и Богу,Как начнём духовный разговор,Если всю нелёгкую дорогуПоземному жили до сих пор?Но ведь были, были же минуты,И в просветы чистые душаЖизнь свою меняла очень круто,Незнакомой вечностью дыша.Так и жить бы ясностью небесной!Прочь страстей неумолимый гнёт!Но диктат неистребим телесный,Ни на миг покоя не даёт.И опять в оковах воля наша,За приказом новым поспевай,И кипит страстями жизни чаша,Пьяной пеной плещет через край.И опять земное нам дороже.Как ему, родному, не служить!Но без Бога – это значит то же,Что и вовсе на земле не жить. 5.04.12 г., ночь

Берёза на спуске в подземный гараж…

Из каменной стены крутого спускаВ подземный платный городской гаражБерёза выросла, светла по-русски,Преобразив район элитный наш.В районе всё по вкусам европейским —Газоны, клумбы, тумбы на путиИ деревца подстриженные. Не с кемВ минуту злую душу отвести.А это чудотворное созданьеВдруг в неположенные день и часПускалось в цвет весною самой раннейИ нежной кроной радовало глаз.Ещё дремала скучная природа,И лёд хрустел в тени по сторонам,Берёза же, без племени и рода,Уже листвой шептала что-то нам.Так и росла она, не унывала,Как дикий куст растёт в граните скал.Её стена от ветра защищалаИ серый камень солнцем согревал.Но как-то утром, выйдя на прогулку,Увидел я – охранник-инвалидСвоей бензопилой визгливо-гулкойБерёзу помертвелую крушит.«Ты что же тут, разбойник, вытворяешь!Ты красоту Господнюю сгубил!»А тот в ответ: «Не ведаю, товарищ,Каким бы ты в моей одёжке был».Убрал пилу охранник-инвалид:«Тут хошь не хошь – начальство заставляет.Царапает машину, говорит.А сам под мухой всякий раз въезжает».«И что, всегда под мухой, говоришь?»«Всегда, браток. Тверёзым не бывает»… —И вот берёзы нет. Опилки лишь.И пень стенные камни раздвигает.И жалкою охапкой свежих дровЛежит берёзонька – внизу, у входа.А ты, её знакомец, будь здоров,Гуляй, тебе дарована свобода.Да вот куда пойду встречать зарюНа предосеннем матовом рассвете?Ни с кем теперь уж не поговорюВот здесь, на этом низком парапете. 24.10.18 г., Собор преподобных Оптинских святых 25.10.18 г., Иерусалимской иконы Божией Матери

На базаре

Не тот базар сейчас, не тот —Без ветхой, сношенной одёжки,И дядя Гриша у воротУж не играет на гармошке.Среди окурков, шелухи,В шинели старенькой солдатской,Он разворачивал мехиИ пел о битве Сталинградской.Все знали песню наизусть,Но дядю Гришу окружалиИ хрипловатой хромки грустьВ который раз переживали.И слёзы капали в платки,И в пояс кланялись старушки,И глухо бились медякиО жесть глубокой мятой кружки…Не тот базар сейчас, не тот.Дивлюсь богатому излишку.Вдруг примечаю у воротЛет восемнадцати парнишку.Где песню грустную игралСолдат безногий неустанно,Парнишка джинсы продавалС наклейкой импортной «Монтана».«Почем?» – «Дешёвка! Два куска.За это три берут обычно…» —И важно хлопает рукаПо этикетке заграничной.Парнишка бойко торг ведёт,Толпится покупатель строгий,А мне всё кажется, что вотСолдат появится безногий.И, потеснив людей кольцо,С потёртой кожаной подушкиШвырнёт в безусое лицоТяжёлоймелочьюиз кружки…

Исповедь

Наверно, мой отец покойныйМне передал стезю свою —Ни революции, ни войны,Ни власть людей не признаю.И хоть грешил я в жизни много,Но в завершение всегоПередо мной одна дорога,И кроме высшей власти БогаНет надо мною ничего.

Ах, как нынче властям захотелось…

Ах, как нынче властям захотелось,Чтоб российская наша печать,Рабской жизни впитав мягкотелость,Научилась о правдемолчать!Чтоб за ломтик бесплатного сала,Не краснея ничуть за враньё,Лишь о путинской своре кричала,О великих успехахеё.И ни слова —не сметь вспоминать их! —Ни о цинковых скорбных гробах,Ни о тихих, голодных проклятьяхУ старух-стариковна устах.И не стало газет.Горы хлама.Да в каком изобилье большом!Всё реклама,реклама,реклама.Всё красотки.И всё нагишом!А трава-то без дождичка вянет.И в затихшем просторе пустомЗреет слово.Которое грянет.Просто так.Без газет.Словно гром!