Так что когда я вышел из дома, у подъезда меня уже ждал "тюнинговый" экземпляр — коляска — фаэтон с откидным верхом красной кожи, с натертыми до зеркального блеска лакированными боками, весь, даже сидения, украшенный галунами, фестоном. Рядом стоял водитель кобылы, или как их называли "лихач" с окладистой бородой, в традиционном волане до пят с лисьей опушкой, на голове — заметный цилиндр черного цвета, и степенно обтирал тряпочкой поручни и сиденье от капель мелкого дождя. Петька же, получивший за труды гривенный, чрезвычайно вдохновленный, побежал делиться этой новостью с неразлучным Колькой.

— Куда прикажите, ваш…сиясво? Обернулся ко мне и поклонившись учтиво, спросил кучер, когда я устроился в коляске.

— На вокзал, и поживее, на поезд надо успеть.

— Не извольте беспокоиться, ваш…сиясво, — прогудел он себе в бороду, — мигом домчим! — уверенным жестом щелкнув вожжами по крупу "двигателя" в одну лошадиную силу.

Мы и в правду, довольно резво помчались по широкой Кадетской, плавно входя в поворот на Волконскую и дальше по Софийскому бульвару, чтобы уже не сворачивая, почти по прямой, выехать на Привокзальную площадь.

Буквально на пол часа заглянув домой на Васильевском и, отдав последние распоряжения, я помчался на Николаевский вокзал, чтобы успеть к приходу пятичасового поезда из Москвы.

И вот, в четыре с небольшим, я, через Дворцовый мост, Невским проспектом, на "лихаче", такое впечатление, что родном брате — близнеце утреннего из Царского Села, выезжаю на Знаменскую площадь, чтобы обогнув ее по кругу, вдоль ограды величественной Знаменской церкви [18] , мимо монументального будочника в серой суконной шинели, зорким взглядом из черно-белой деревянной будки осматривающим подотчетные ему владения [19] , подъезжаю к центральному входу Николаевского вокзала Санкт-Петербурга. Передо мной двухэтажное здание в два крыла, в стиле ратуши западноевропейских городов. В центре сооружения высится удачная по своим пропорциям двухъярусная квадратная башня с часами, как бы обозначающая местоположение главного входа.

Расплатившись с "таксистом на конной тяге", я через вестибюль с административными помещениями, прохожу в главный зал с бюстом Николая I у парадной стены и двумя металлическими досками по обеим сторонам от него, с текстом высочайшего указа о начале строительства Николаевской дороги на одной, и с датами основных вех строительства на другой.

Да, времена меняются, а вследствие этого заменяются и установленные на этом месте бюсты и тексты, выбитые на досках [20] . Широкие окна арочного типа под потолком по всей длине довольно большого зала дают достаточно света. Много встречающих. Пройдя через весь зал, выхожу на его продолжение, перрон-дебаркадер, металлическое покрытие которого является одним из ярких свидетельств успехов строительной техники и дизайна. Обнаженные железные фермы покрытия, изящно в кажущей простоте оформленные боковые стены, прорезанные широкими панорамными окнами, создают совершенно уникальный облик интерьера общественного здания транспортного типа, отличающийся строгостью и простотой. По сторонам дебаркадера протянулись кладовые, административные помещения, различные пирожковые и закусочные.

Несколько минут ожидания, и вот, в клубах пара, к перрону, издав оглушительный гудок, от которого зазвенело в ушах, втягивается разноцветная змея пассажирского поезда, во главе со знаменитой "овечкой" [21] . Затихающей волной сходит на нет дробь перестука колес. Перекличка лязга сцепок состава и мощный вздох паром уставшего труженика — паровоза является своего рода толчком для толпы встречающих, заглядывающих в окна вагонов в попытках разглядеть знакомые лица, для немалой армии носильщиков, стремившихся выдвинуться со своими тележками на оперативные просторы стратегически важных для заработка точек, дорожных служащих, готовых наброситься на прибывший состав с целью осмотреть, оценить, обслужить. Все пришло в движение, началась обычная вокзальная суета, местами радостная, местами деловая, а в общем — будничная. И вот, кульминация всего этого действа. Открывается дверь центрального вагона состава, обшитого дубовыми дощечками и покрытого светлым лаком дорожного дома на колесах, с бронзовой надписью "1 классъ". Первым на перрон степенно спускается солидный проводник с неизменными огромными усами, в форменной шинели и фуражке. С деловой основательностью протирает тряпицей поручни, и только после этого приглашает пассажиров к выходу.

Через несколько минут, держась за поручни, на перрон спускается высокий сухощавый пожилой мужчина с окладистой бородой, в генеральской шинели нараспашку. Тут же оборачивается и подает руку буквально выпорхнувшей из вагона изящной девушке.

Солнышко. Мэри. Княжна Мария Прокопьевна Шервашидзе. Участник и соперник всех моих детских забавах. Егоза, с детской непосредственностью превращающая любую свою шалость, а чего только мы не вытворяли во дворце моего деда или в доме ее отца, в невинное недоразумение.

Она легко спрыгнула с подножки вагона, опираясь на протянутую руку отца, осмотрелась. Наши взгляды встретились. Мэри как то сразу узнала меня, кратко улыбнулась, и я уже в тот миг понял, что поплыл. Это было как наваждение. С трудом пересилив себя, я подошел к ним, как и положено, щелкнул каблуками, представился. Старый князь молча взял меня за плечи, пристально посмотрел, порывисто прижал к себе, обнял. Отстранил, еще раз посмотрел.

— Здравствуй, Александр, как ты вырос!

Здравствуйте, Прокопий Левонович! Как Вы доехали, как дорога?

— Спасибо, все нормально. Прими мои соболезнования, это настоящий удар для всех нас. Николай Александрович был моим другом, это тяжело…, это больно…! Прости…! — было видно, что ему трудно сдерживаться, у него дрогнул голос, на глазах проступили слезы, — Держись, Александр, я знаю, ты сильный, держись…, - он опять приобнял меня.

— Спасибо, Прокопий Левонович, спасибо! Отец часто вспоминал Вас, я тоже помню, как мы детьми носились по Вашему дому в Тифлисе!