31

После заседания, сам не зная зачем, я подошел к Родионову, уже покинувшему место у окна. Что-либо говорить ему я не собирался; очевидно, просто хотелось встретить еще раз его подбадривающий взгляд, услышать какое-то слово напоследок. Несколько человек уже обступили его.

Массивный, похожий на борца-тяжеловеса, директор Волжского завода Кущин наседал на Родионова. Подойдя, я мгновенно понял, что они разговаривают о моем моторе.

– Дмитрий Иванович, - взывал тяжеловес-директор, - отправляйте куда хотите эту музыку... Пусть строят, воля ваша... Только не взваливайте этого на наш завод.

– Преждевременно волнуетесь, - сказал Родионов.
– Еще ничего не решено.

– Нет, сейчас самое время. Чую, куда клонится дело. Учтите, Дмитрий Иванович, вы задержите освоение завода... Вся тяжелая авиация не получит вовремя моторов, если мы...

Шея Родионова вдруг покраснела.

– Хватит!
– оборвал он Кущина.
– Коммунисту, советскому директору подобные речи не пристали.

Кущин, однако, не потерялся.

– За директорское кресло я, Дмитрий Иванович, не цепляюсь. Не о своей особе думаю, а о заводе...

Родионов усмехнулся.

– Эка, похвалился!.. Кто же в таких делах думает о собственной особе?

Тут прозвучал голос Новицкого. До сих пор он помалкивал, стоя несколько поодаль.

– За примером, Дмитрий Иванович, ходить недалеко, - не громко, но уверенно, веско произнес он; я уловил злость в его тоне.
– Товарищ Бережков больше всего думает как раз о своей особе. Прочее ему безразлично. Пусть развалится завод, два завода... Пусть самолеты, ждущие моторов, не войдут вовремя в строй... Пусть все кругом провалится в тартарары, лишь бы ему, Бережкову, выстроить собственный мотор! Повернувшись ко мне, Новицкий язвительно добавил: - Адски хочется прогреметь? Возвеличить имя Алексея Бережкова?

Родионов хотел что-то сказать, но я не дал ему вмешаться. Предвкушая, как я раздавлю сейчас своего противника, чувствуя, что меня несет горячая волна азарта - азарта борьбы за мотор, - я закричал:

– Это неправда! Это чудовищная ложь! Чтобы опровергнуть ее раз навсегда, я заявляю, что никогда нигде не назову этот мотор созданием Алексея Бережкова... Его создатель - коллектив! Если потребуется дать нашему мотору имя, мы назовем его "СМ-1": советский мощный первый!

Родионов рассмеялся.

– Не рано ли устроили крестины? Не рано ли делить шкуру неубитого медведя?.. Нуте-с, по домам!

Домой я поехал вместе с Андреем Никитиным. Нас ожидали друзья, ожидал пир на весь мир. Валентина и Маша позаботились об угощении. Вино, правда, не лилось рекой - Валентина, которую я иногда по-прежнему звал "строгой девочкой", и на этот раз, несмотря на исключительность события, проявила строгость, - но я и без того был разгорячен, был как во хмелю. Вскоре собравшиеся запротестовали. Хватит о Новицком! Хватит о проблеме индивидуализма! Но я все-таки не мог остановиться, даже мобилизовал Маяковского.

– Сто пятьдесят миллионов автора этой поэмы имя!
– в упоении продекламировал я, указывая на свернутые чертежи мотора.

Ко мне подошла моя кроткая сестрица и шепнула на ухо:

– Не городи глупостей!

На минуту я был ошарашен. Потом, вероятно, я дал бы сокрушительный отпор, однако семейному раздору не суждено было разыграться. В передней затрезвонил телефон: наконец-то междугородная станция соединила нас с Ленинградом, с Ладошниковым. Меня к аппарату не допустили. На все расспросы Михаила отвечал Никитин. Я с этим примирился, сообразив, что, зная некоторые мои склонности, Ладошников не поверил бы сообщению о грандиозных сегодняшних событиях, если бы услышал про эти события от меня.

32

Еще несколько дней мы провели в неизвестности. Наконец меня вызвали в Научно-технический комитет и сообщили, что решено строить мой двигатель в самом архисрочном порядке. Ему был дан номер "Д-31".

Новицкий, очевидно, получил основательную взбучку, стал со мной любезен, дружелюбен, будто между нами и не было войны. В мое распоряжение предоставили большие, практически неограниченные денежные средства, чтобы скорее закончить проектирование. Конструкция была разбита на узлы, руководителем каждого узла был назначен инженер по моему выбору, группы соревновались, я выдавал премии, оплачивал работу аккордно и т. д. Словом, в небывало короткий срок, в полтора месяца, мы изготовили рабочие чертежи для запуска вещи в производство.

Но, представьте, опять что-то заело. Машина назначена к постройке, а Главное управление авиационной промышленности (ГУАП) категорически отказывается строить. По этому вопросу происходили совещания и в Управлении Военно-Воздушных Сил, и в Наркомтяжпроме, и в Главном мобилизационном управлении, и где только они не происходили, и всюду представители авиапромышленности упирались, повторяли, что заводы загружены и перегружены серийными моторами, что производственные планы не выполняются, что новые заводы не вылезают из полосы непрестанных поломок оборудования, мелких аварий и поэтому нельзя, немыслимо в таких условиях строить еще и наш мотор.