Шрифт:
Водитель завёл машину и баюкающее, колыбельное тепло прошло по салону.
Нависший над сценой занавес охватило пламя, оранжевая волна огня хлынула в зал, подгоняемая сквозящим, воющим, поминутно усиливающимся ветром — и испепеляющие огненные столбы взвились вверх, к дрогнувшим в звон люстрам.
Мы стояли в кольце пожара и тела наши казались багровыми, распухшими, как будто распираемыми изнутри подогретой на огне кровью.
Зал освещён был теперь до самых дальних своих уголков последним, красно-оранжевым светом и треск раздираемой огнём обивки сидений казался мне громом аплодисментов.
— Пора! — закричал я.
Вероника кивнула. Она задыхалась, кожа её сжималась в предчувствии ожогов.
Она спешила умереть. Страх остаться стал для неё невыносимым.
Она ударила меня ножом — в живот.
Еле-еле.
— Ты так и кожу не проткнёшь, — укоризненно сказал я ей. — Нельзя так поступать. Ты оставишь меня одного в театре, а это неправильно…
Я приложил лезвие к ложбинке между грудей — и повёл вниз.
Она вскрикнула, попыталсь отпрянуть, но второй рукой я схватил её за плечо, удержав на месте.
— Стой… Смотри… Вот так надо, так!
Мне казалось, что кровь её, едва вытекая из раны, сразу же свёртывается в палящей жаре.
— Я попытаюсь…
Мы услышали страшный, нарастающий треск и грохот.
— Там!
Она показала пальцем на стену огня за моей спиной.
— Колосники рушатся, — сказал я. — Ещё минута, две… Не больше…
В отчаянии она ударила меня кончиком лезвия в горло. Слюна моя стала кисло-солёной, и чёрные мушки закружились перед глазами.
"Нельзя терять сознание, нельзя!.."
Я обхватил её за талию, чтобы удержать от бегства в огонь глупую её плоть — и резал, резал, ударами с размаху взрезал кожу, вскрывал ей живот.
Она же в ответ — словно пилой водила ножом по моей груди…
Дождь жёлтых искр сыпался на нас. Мир превратился в сжимающуюся, сдавливающую нас со всех сторон на пятачке несгоревшей сцены огненную сферу.
Воздуха было всё меньше.
— Ну, умрём же мы когда-нибудь? — шептала она. — Я уже не могу… когда-нибудь…
Огонь подобрался вплотную — и бросился на нас, накрывая слепящим, оранжевым светом.
Нож выпал у меня из рук.
День первый
Я сидел на заднем сиденье. Молчание моё было неловким и напряжённым. Я водил пальцем по велюровой серой обивке.
"Что сказать им?"
— Пора, — проспел водитель и вывернул руль.
Машина мягко тронулась с места и покатила по аллее, набирая скорость.
Лимонный свет фар метра на два впереди рассеял туман, протёк сквозь него, высвечивая грифельную полосу дороги.
— А я болею…
Только теперь обратил я внимание на человека, сидевшего рядом со мной на заднем сидении. Второго пассажира.
— Коллега твой, — сказал сопровождающий и почему-то попытался рассмеяться, но не смог, только всхлипнул резко и сглотнул слюну.
— Ага, — подтвердил водитель. — Всё молчал, молчал… А как тебя увидел — так сразу разговорился.
— Разговорился, да, — подтвердил отдышавшийся сопровождающий.
Я повернул голову…
Человек, что сидел рядом со мной, был маленького роста. Он был бы похож на ребёнка, если бы не отчётливо видные в тёмных волосах редкие седые пряди. И лицо — лицо уставшего, вымотанного жизнью человека. Лицо в мелких морщинах, серые губы в печальной и тихой улыбке. И только в глазах, умных и светлых, было немного радости.
Он был похож на грустного ребёнка. Но был, конечно, взрослым. Трудно было определить его возраст, но мне почему-то показалось, что он ещё молод… Не знаю, почему я так подумал. Может, именно из-за этих вот радостных глаз.
Или просто потому, что выглядел он усталым, но не близким ещё смерти.
— А я болею, — повторил он. — Вот волосы слипаются, колтун скоро будет…
— Их мыть надо, — посоветовал водитель.
— Надо, — согласился мой сосед. — Скоро силы вернутся ко мне… Тогда ты увидишь, каков я на сцене. И остригу, остригу проклятые эти волосы! Обрею голову — и будет легко… Правда!
— Возьми себе имя, — сказал сопровождающий, повернувшись ко мне. — У актёра должно быть сценическое имя. Ты какой? Талантливый, умный, сильный, слабый, глупый? Высокий ростом, низкий? Завистливый? Прямодушный? Какое имя выберешь?
В задумчивости я забарабанил пальцами по стеклу.
"Пожалуй, хитрый… пока в норе. Вот только меня выкурили. Так неуютно!"
И решил.
— Хорёк, — ответил я.
— И ладно, да, — сказал сопровождающий и отвернулся.
— Хорёк — это хорошо, — сказал мой сосед. — Мы теперь в одной комнате…