– Разнюхай там, о чем молчат!»

Благодаря своим многочисленным информаторам Пастухов знал о жизни москвичей такие подробности, обнародование которых приковывало внимание даже образованной публики. Для таких новостей Пастухов придумал рубрику «Советы и ответы». На людях солидные купцы листок старались не читать, но все равно, как утро, посылают за газетой. А получив ее, читают те самые советы – нет ли там знакомой (или того хуже – своей) фамилии. Печаталось, например, такое: «В Охотный ряд Илюше Пузатому. Кормите приказчиков побольше, а работать заставляйте поменьше, сам пузо нажрал, небось!» И самое главное, что после такого начинали больше заботиться о приказчиках.

Неудивительно, что тираж «Московского листка» достиг 40 тысяч экземпляров, что было рекордом среди московской прессы. Читали его от корки до корки. Особенно любили охотнорядцы почитать очередной рассказ об ужасных проделках разбойника Чуркина, которые Пастухов печатал в своем листке два раза в неделю. И таким популярным сделался этот персонаж, ну прямо народным героем, что отдельные читатели с Охотного ряда пытались брать с него пример. Встретившись, прежде всего рассказывали друг другу не о ценах на говядину, а о новых приключениях Чуркина. А Пастухов все не унимался – печатает из номера в номер свои россказни, и все тут. Вот что деньги делают! Пришлось вмешаться самому «красному солнышку» – генерал-губернатору Владимиру Андреевичу Долгорукову.

И вот предстал деловой редактор перед светлыми очами всесильного князя, а тот ему и говорит строго: «Ты что это, братец, у меня под носом воров и разбойников разводишь со своим Чуркиным? Прекратить немедленно это безобразие, а то газету закрою!» Если бы еще Чуркин совершал свои подвиги в других губерниях («Не в нашем районе», как говаривал персонаж «Кавказской пленницы»), еще куда ни шло. Но в Первопрестольной это было слишком вызывающе. И пришел день, когда охотнорядцы, открыв «Московский листок», прочитали последний фельетон о Чуркине. На этот раз от рук своих же подельников-бандитов пострадал сам разбойник: привязали его к вершинам двух нагнутых берез, отпустили и разорвали пополам. Больше охотнорядцы ничего с таким усердием не читали.

В середине XIX века Охотный ряд помимо всех своих обязанностей имел и еще одну – распространение визитных карточек, выполнявших роль поздравительных открыток. Пока не изобрели телефон, визитная карточка (помимо письма) служила единственным средством сообщения между москвичами. Хочет, например, барыня с Петровки поздравить с Рождеством свою свояченицу с Покровки. Как ей это сделать? Посылает она лакея с оказией. Тот везет карточку, вручает слуге адресата, что означает еще и приглашение приехать в гости в ответ на поздравление.

«Карточка может затеряться, – писал современник, – это правда, но слуга еще скорее забудет доложить своим господам, что такой-то или такая-то присылали их поздравить с праздником, а ведь это не безделица. Недаром говорится, что от копеечной свечи Москва сгорела. «Да помилуйте, на что это походит? Я сам был у него с визитом, а он даже не прислал меня и поздравить! Да с чего он взял, что может трактовать меня каким-нибудь Кондрашкою?.. Да чем я хуже его?.. Да я в другой раз ему и карточки не пошлю!..» И вот люди, которые были в приятельских отношениях, начинают ссориться между собою, расстаются домами и даже перестают кланяться друг другу».

Карточки были самыми разнообразными – дизайнерское искусство тогда процветало – цветные, тисненные серебром да золотом, со всякими гербами и завитушками, с орнаментами. Кто во что горазд и все, что душа пожелает. Не хватало лишь мелочи – домашнего адреса, считалось, что ни к чему он, ибо карточки предназначались для хороших знакомых, место проживания которых и так известно. А если, допустим, пришел к вам в гости приезжий провинциал и дал свою карточку, ожидая последующего ответного визита, но адрес сообщить забыл? Вот тут и побегай по всем гостиницам, в поисках доброго человека. А он тем временем вещички свои собрал и восвояси убрался, укоряя москвичей в снобизме и высокомерии.

Обычно таких карточек москвичи рассылали десятки, по спискам, дабы перед праздниками никого не обидеть, не забыть. Порой, чтобы доставить визитку, приходилось ехать на другой конец Москвы, делать большой крюк, а ведь надо еще вернуться обратно. И вот разносчики визитных карточек приноровились встречаться в Охотном ряду и обмениваться карточками по спискам перед большими праздниками. Действительно, зачем куда-то ехать? Не лучше ли собраться в одном месте и поменяться друг с другом открытками. И удобнее, и быстрее. Только вот как не ошибиться, фамилий много, важно не перепутать. Иногда случались и казусы: «Разумеется, это не всегда бывает без ошибок. Иногда вам отдадут карточку какого-нибудь барина, с которым вы вовсе не знакомы, или заставят вас самих поздравить с праздником человека, с которым вы не хотели бы и встретиться. Я помню одну из этих ошибок, которая имела весьма грустные последствия. Тому назад лет тридцать жили в Москве две сестры, одна замужняя, другая вдова. Вдова, которую я назову Анной Ивановной Смельской, занемогла на Святой неделе и умерла на Фоминой. Спустя почти год после этого, в первый день Светлого праздника, сестра ее отправила, по обыкновению, лакея развозить визитные билетцы. По ошибке горничной девушки слуге отданы были билеты, которые остались после умершей сестры, то есть Анны Ивановны Смельской. И вот покойница принялась разъезжать по Москве и делать визиты всем прежним своим знакомым. Это бы еще ничего, подивились бы этой ошибке, да и только, но, к несчастию, этим дело не кончилось: у покойной Смельской была задушевная приятельница, княгиня Д***. Когда-то во время дружеского разговора Смельская сказала княгине, что если умрет прежде ее, то непременно к ней явится за несколько дней до собственной своей смерти. Представьте же себе ужас бедной княгини, когда ей в первый день праздника подали билет с именем умершей ее приятельницы. Это до того поразило ее воображение, что она упала в обморок, занемогла; с ней сделалась воспалительная горячка, и она точно так же, как Смельская, умерла на Фоминой неделе, повторяя беспрестанно: «Ах, Анета, зачем ты прислала так рано за мною? Ведь мне еще хотелось пожить, мой друг!» – рассказывал Михаил Загоскин.

Большой популярностью в Охотном ряду пользовался Белый генерал Михаил Скобелев, необычайно прославившийся после своих подвигов в Русско-турецкую войну 1877–1878 годов и в Туркестане. Как пишет Александр Амфитеатров, «в Охотном ряду торговцы перед ним на колени становились». Про Скобелева говорили в Москве разное, якобы он намеревался совершить государственный переворот и стать диктатором. Но надежды охотнорядцев не сбылись. Генерал ушел из жизни не на поле брани, а в гостиничном номере в объятиях некоей красавицы, получившей прозвище Белая Могила. На памятник своему кумиру на Тверской площади скидывались всем Охотным рядом.