Но для торжества справедливости ему ничего было не жалко.

***

Вася никогда не думал, что набор пакостных слов, получивших входящий канцелярский номер, имеют в нашем государстве такую силу. Потому что то, что произошло в результате его анонимки, поразило его до икотки. И было похоже на свистнувший рядом карающий меч, снявший без разбора несколько голов и оставивший после себя дымящиеся руины.

На Сашу Никитина и Машу Петрову было заведено громкое политическое дело, о котором даже писали потом в газетах. 'Заговор диссидентов в школе', 'Гнездо цинизма', 'Сеем плевелы', – гласили заголовки. – 'Куда смотрит учитель?' В результате все фигуранты дела – учительница математики и классный руководитель десятого 'а' класса Валентина Ивановна Коржакова, родители Маши, работники главка – Иван Анатольевич и Анна Степановна Петровы, несовершеннолетние десятиклассники Саша Никитин и Маша Петрова – получили солидные сроки по политическим и прочим статьям. Директора этой московской школы сняли с должности за ротозейство и отсутствие должной воспитательной работы среди подрастающего поколения. Припомнили ему также историю о ранней беременности одной из учениц, замятую пару лет назад. И отправили его на пенсию. А могли и срок дать. Директора спас только статус Заслуженного и обширный инфаркт, а то б и он загремел на Колыму.

Вася поначалу не мог понять – причём тут Машкины родители? Но, как оказалось, у них дома нашли некие диссидентские книги запрещённых авторов: Есенина, Пастернака, Мандельштама, Ахматовой, Заболоцкого, Хармса, Бабеля. Да много ещё писак, всех Вася и не запомнил. 'И чего они всё пишут? – удивлялся школьник Вася Аникин. – И этих-то книг – читать, не перечитать. Вот бы ещё всех писак, что в школьной программе по литературе учат, запретили бы. Он ни одной книжки не прочитал. А кому это нужно?'

В главке, как оказалось, на Машкиных родителей – Ивана Анатольевича и Анну Степановну Петровых, накопали такую гору компромата, что получалось, будто они фактически пытались развалить всю экономику Союза. Начальника главка, за соучастие, тоже отправили в лагеря. Замов выслали на поселение.

***

Вася, конечно, тоже участвовал в этом громком процессе. Давал свидетельские показания на следствии и в суде. Кроме него в школе желающих больше не нашлось. Но он и один справился – так красочно описывал отвратительный роман своих одноклассников и их гнилые выказывания в адрес светлого социалистического строя и родной коммунистической партии, что этого хватило. Предъявил он на суде и ещё одну запрещённую книжку – 'Мастер и Маргарита' Михаила Булгакова. Которую ему, якобы, дал почитать Саша Никитин. На самом же деле Вася купил её за свои деньги на той же толкучке. Сам не читал – чего мозги засорять всякой белибердой? Полистал – мура ведь. Кот какой-то говорящий, поэты недорезанные. Но услышал, что она запрещена, потому и купил – чтобы уж Сашка точно не отвертелся.

Вася хорошо запомнил тот Сашкин взгляд из-за решётки на суде. Недоумевающий и брезгливый. Будто на крысу смотрел. Гад такой! И за это он возненавидел его ещё больше. Да кто он теперь такой? Вша камерная! Ещё и осуждает порядочных людей!

И добавил ещё кое-что сверх своих прежних свидетельских показаний:

– Никитин сказал мне, что у него ещё много таких вот книжек припрятано.

– Где он их распространял? Среди сверстников? – спросил судья сурово.

– Да. Он говорил: 'Пусть читают и знают, как наш народ угнетён'.

– Кем? – заинтересовался судья.

– А это вы у него спросите, – вывернулся Вася, почувствовав подвох. – Я этого так и не понял, потому что книжку эту не читал. Тягомотина какая-то. Дальше первой страницы не осилил. – Что было истинной правдой.

– Почему же вы никому не сказали об интересе Никитина к такой опасной литературе?

– Я говорил, – с честным возмущением ответил Вася. – Вот Валентине Ивановне Коржаковой и говорил, нашей классной руководительнице. Но она мне не поверила. Ведь Маша Петрова и Саша Никитин её любимчики!

Валентина Ивановна Коржакова только усмехнулась в ответ. И тоже посмотрела, как на крысу.

Она была умной и ироничной женщиной, всегда сыпала на уроках математики шутками и словами-перевертышами. Чем дополнительно бесила Васю, не понимающего и половины из этого словоблудия. Как и саму её заумную математику. Эта наглая Ванна, как он слышал, и ко всей судебной процедуре отнеслась с насмешкой. На вопросы следователя Смирнова толком ничего не отвечала. Только каламбурила. Чем изрядно злила сначала его, а потом и судью. Потому и срок получила больше, чем могла бы. При содействии следствию – то есть, свалив все обвинения на Машиных родителей, типа – угрожавших ей, она могла бы отделаться малым сроком. А Валентина Ивановна говорила всё, как есть. Путала следствие. 'Не была, не участвовала, не брала. Да и не предлагали'.

Но самое плачевное зрелище, к Васькиному удовольствию, на суде представляли собой Машины родители – тряслись, рыдали. Ещё бы! До вчерашнего дня они были элитой: имели высокие должности и непомерные оклады, а также – отоваривание в спец магазинах и складах, огромную квартиру в центре Москвы, дачу в Переделкине, машину 'Волгу' и дочь – красавицу и гордость школы. Казалось, впереди у них только счастье. И вот всё рухнуло в один миг. И впереди – лагерные нары со вшами…

Вася был доволен – ему нравилось наказывать любимчиков судьбы.

Родителей Саши, простых инженеров, тоже прихватило этой мутной волной. Им дали условный срок – за родительскую беспринципность и халатность, и отправили в ссылку в Казахстан. Остальные получили от десяти – Ванна, до пятнадцати – Саша и Маша. Родителям Маши дали по двадцатке. Хорошо, что не расстреляли за экономические махинации.

Вася ликовал! Это было похоже на волшебство! Он, написав свои пасквили, думал, что всё закончится каким-нибудь фиглярским товарищеским судом над этой парочкой или, максимум – исключением Саши Никитина и Маши Петровой из комсомола. Что навсегда закрыло бы им дорогу к высшему образованию. И карьере. Пусть бы постные щи лаптем хлебали! Слесарить шли! Отличники хреновы! А вышло-то совсем по-другому. Справедливо вышло!