Гурка даже задохнулась от ярости.

— Но они были мертвые!

— Он жил в достатке, ни в чем не нуждался, никогда не знал голода, — сухо ответила Мусорная Гора.

— Он снимал их вечерами, на ночь, расстегивал ремни, и культи его кровоточили и болели! — крикнула Гурка.

— Он женился на самой красивой девушке города, и его дом около базарной площади был самым богатым,— отвечала Мусорная Гора голосом строгим и тихим. — Что еще нужно человеку для счастья?

— Вот! Вот как она обходилась с людьми! Все, кто с ней встречался, все живые, веселые, шумные, становились потом механическими куклами!

— Все разменивают свою жизнь на блага, — парировала Куча. — Всем я предсказывала достаток и богатство. Но за него следовало платить!

— А я?! — не унималась Гурка. — Что тебе сделала я?

— Ты не хотела играть с детьми, — мстительно ответила Гора. — Ты думала, что старше их и мудрее. Тебя влекло узнать поскорее о жизни больших людей, путешествовать и узнать мир. Разве не это ты получила?

— Ты отравила этот мир! — завизжала от злости Гурка и кинулась на Мусорную Гору с кулаками вновь. Я едва мог удержать ее.

— Да какой бес в тебя вселился?!

— Бес? — кричала Гурка, сжимая тонкие пальчики в кулачки. — Бес?! Этот мир будет лучше и чище, если я убью ее!

Мусорная Гора, до того говорившая спокойно и нормально, теперь закатилась в совершенно безумной истерике, глядя на нашу возню, и мне казалось, что всё вокруг сходит с ума.

Насилу совладал я с Гуркой, и она устало шлепнулась в песок у костра, уткнув лицо в ладони.

— Это она сказала, что однажды не останется ни одного города, и что разрушат их Эльфы, — тихо произнесла Гурка. — Это она сказала, что Эльфы и люди будут воевать и убивать друг друга. Это она искалечила и убила своим гадким колдовством тот мир, в котором я родилась!

— Не я, а вы сами, — безжалостно парировала Мусорная Гора. — Я лишь сказала, что так будет. Люди, Эльфы — вы все одинаковы, вы все хотите только одного: богатств и почета. Легче всего это раздобыть в войне.. а ты, Ночной Терновник, чего желаешь? И чем готов пожертвовать ради своей мечты?

— А иди-ка ты к оркам, — ответил я грубо. — Ничем я не готов пожертвовать. А хочу я вещей весьма простых. Хочу добраться до Вольного Города поскорее и осесть там. Хочу дом там завести и жить в мире и спокойствии. И притом я не хочу никого на пути на своем встретить, ни гоблина, ни человека, и убивать я никого не хочу. — что, съела? Попробуй, испогань мою мечту.

Мусорная Гора усмехнулась гаденько, и ее единственный глаз весело засверкал.

— Ты-то, может, и не хочешь, — сказала она вкрадчиво, — а вот то, что есть твоя вторая половина, этого хочет еще как.

— Какая моя половина? Левая нога и правое ухо, что ли? — грубо сказал я.

Ведьма гадко захихикала.

— Нет, — ответила она, смеясь — О том ты узнаешь только когда дойдешь до Священного Источника!

— Не слушай ее! — вскипела Гурка. — Она снова колдует! Видишь, она и тебе хочет причинить горе!

— Эльфы велели мне держаться подальше от него, — сказал я. — Так я и поступлю.

— Ты не решаешь ничего, — зло произнесла ведьма. — Все решено за тебя!

— Кем? Тобой, что ли? — сплюнул я. — Если ты такое могущественное существо, то отчего же ты живешь тут, в глуши лесной, всеми отвергнутая и презираемая? Ты даже свою судьбу не в силах изменить, так что не заикайся даже о моей!

Ведьма зло оскалилась. Видно, я здорово разозлил ее, напомнив о том, что когда-то Эльфы и люди изгнали ее и до сих пор не простили.

— Ах ты, ублюдок! — прошипела она, оскалив зубы. — Маленький засранец! Да что ты знаешь об этом мире?! Думаешь, ты кому-то нужен? Думаешь, подаренный пояс обеспечит тебя защитой, а эльфийская куртка сделает тебя своим в поселении Эльфов? Ты никому в целом мире не нужен, и даже мать твоя только и жаждет, чтобы перерезать тебе горло! Она идет следом за тобой! Она не поспевает за твоим быстрым эльфийским шагом, но настанет день... настанет день, и вы встретитесь!

Упоминание о матери для меня было неожиданно. Словно острая стрела пронзила мое сердце, и я на миг перестал дышать. В памяти моей живо встало тонкое, бледное лицо матери, упрямо сжатые губы, прикрытые глаза...

— Да эту женщину, верно, тоже орки зачали! — выругался я, когда наваждение схлынуло. Почему-то я поверил ведьме безоговорочно. Мать... зная ее характер, я вполне мог представить себе ее ярость, когда я скрылся в ночи, оставив позади себя пожарище. Я сжег дом старой ведьмы, которая взялась уничтожить не только меня, но и само воспоминание о ее, матери, любви, гордыне и разочаровании. Она могла захотеть отомстить — и могла переступить эту грань, решиться на страшное преступление, за которым только преисподняя и вечное проклятье: убийство.