Глава 11

Мусорная Гора...

Ее жестокое пророчество доставляло ей удовольствие. Лишь один раз глянув на ее радость я понял о ней если не все, то многое.

Она родилась такою, безумной или жестокой. Возможно, она могла пророчить по-иному, и ее добрые предсказания сбывались бы, но ей очень важно было отнять что-нибудь у человека, из шумного и подвижного сделать его тихим, незаметным. Это было все равно что оторвать крылышки мухе. Она останется живой, и дальше будет ползать, и, возможно, жить в самой теплой навозной куче, но летать — никогда.

Странное сравнение, правда?

Меж тем снаружи разыгралась целая буря. Ветер валил деревья и дождь нещадно хлестал, трепал листву. Казалось, весь мир утонул в этом жестоком дожде.

— Она идет, — зловеще клекотала Мусорная Гора, потирая грязные руки. — Твоя мать идет! Наверное, она сильно любила твоего отца если ее ненависть, родившаяся из ее любви, так сильна! О, я бы на твоем месте боялась ее! Я слышу как ненависть разрывает ее грудь!

Признаюсь, в тот миг я впервые в жизни испытал страх, тот, что заставляет каменеть и заставляет замирать сердца, и чувство это потрясло меня до глубины души.

Я никогда не боялся раньше так, как сейчас. Старуха и ее отрава, лес, принадлежащий Эльфам, и вооруженные враги — раньше я этого я опасался, пытался избежать, но никогда в моем сердце не было этой животной паники, этого ужаса, как тогда, когда я представил себе мать, бредущую по лесу с ножом, припрятанным в складках платья.

Я чувствовал ее одержимость.

Я чувствовал ее решимость.

Я знал, я знал это так ясно, как если б это было написано в книге, а я это прочитал, что она не упустит своего шанса, и если она увидит меня в толпе, она подкрадется и вонзит нож мне в сердце.

И было в этом что-то такое неумолимое, неотвратимое, жуткое, что она казалась мне не матерью, а злым духом, охотящимся за мной.

— Замолчи! — прикрикнул я. Если б не дождь, я бы тотчас отправился дальше в путь. Но если у меня хватило бы сил пройти через лес, то Гурка точно не смогла бы. Я не мог рисковать ее жизнью.

Но Мусорная Гора не унималась. Она тоже, по-видимому, слишком многое поняла о нас и наверняка знала, что ни один из нас не осмелится убить ее, даже несмотря на ярость и угрозы Гурки. Что побои? Пара царапин и синяков, укусы и даже выбитые зубы не убили бы ее, а сделали лишь злее, а предсказания ее еще страшнее и мучительнее для ее жертв.

И потому она смеялась, выпялив язык, глядя на мое отчаяние.

— Она встретит тебя, — бубнила Гора, — она настигнет тебя, вот увидишь!

— Замолчи! — закричала Гурка. В глазах ее танцевал страх, но теперь уже не за себя — за меня. — Не смей! Клянусь богами, я убила бы тебя, и мир стал бы чище, если б!..

— Вы не посмеете меня убить, — ответила Мусорная Гора. — Иначе вас накажут ваши же боги, жестоко накажут... Никому в этом мире нельзя убивать, а мне — можно, потому что я убиваю не руками, я убиваю своими словами... Она придет к тебе с ножом, — бубнила себе под нос Гора. — Она одержима и поэтому идет день и ночь. Ее ведет жажда убийства — ты не знаешь, что это такое? Это ужасная сила! Одержимому этой жаждой не нужно ни пить, ни есть, ни отдыхать, он не чувствует ни холода, ни жары. Он хочет только одного — прикоснуться к ненавистному сердцу ножом! И это желание такое горячее, что разогревает даже остановившуюся кровь и мертвых поднимает из могил! Твоя мать идет по твоему следу как гончая, ее сердце подсказывает ей, где ты, твоя кровь зовет ее. Она чует тебя, как хорошая гончая собака — и все потому, что хочет убить тебя...

Я смотрел на дождь, слушал угрозы этого существа, и в сердце моем рождалось новое чувство, незнакомое мне раньше так же, как и страх.

И название ему было — Жестокость. Страшная жестокость, ничуть не меньшая, чем Страх, который отметил мою душу. Мусорная Гора нарочно говорила все эти ужасные вещи, чтобы заставить мое сердце трепетать, а разум гореть в огне ужаса. Мои страх и отчаяние приводили ее в неописуемый восторг, и она хихикала еще омерзительнее, наблюдая за смятением, написанном на моем лице.

— Ты умеешь писать, Мусорная Гора? — спросил я. — То есть, смогла бы ты записать все то, что сейчас напророчила мне?

Она смеялась.

— Нет, — ответила она наконец. — Кто б научил меня этому? Люди были жестоки ко мне; никто и ничем не хотел со мной поделиться! Ни знанием, ни мастерством. Я ничего не умею, ни ткать, ни шить, ни класть камень. Может, я не была бы так жестока с людьми, если бы кто-то из них оказался ко мне добр... — Мусорная Гора притворно захныкала, начала тереть глаза грязными лапами.

Может, она пророчила бы другое, если б люди были к ней не так жестоки.

А может, и нет.

В любом случае я не хотел этого проверять, и исправлять что-либо было уже поздно.

— Больше ты ни напророчишь ни слова, — пообещал я ей и вынул нож.

Мусорная Гора затихла, не понимая, и догадалась она о моих намерениях слишком поздно.

Я сделал это.

Безжалостно я вырвал эту страшную страницу из книги нашего мира, уничтожил того, кто говорил о зле.

Может, зла в мире не стало меньше, но о нем никто не узнает раньше того времени, пока оно не произойдет. И, возможно, если о нем не говорить, оно не произойдет вообще.