Я смотрю на него:

– Нет их.

– Где они? Случилось что? – ещё не чувствуя дурного, спросил Алёша.

Я смотрю на него и понимаю, что если бы он не пришёл, я… я умер бы. И будто это было уже: Алексей пришёл, а Лёля ушла…

– Мне кажется или у меня дежа-вю… Лёля ушла к Стерху.

– Как это может быть? – Лёля моргнул, опустив руки. – Вы же… ты сказал…

– Она избавилась от ребёнка и ушла к нему…

Алёша, бледнея, усмехнулся странно и покачал головой:

– Пап… этого не может быть. Что угодно, но… Бред собачий… Что случилось? Объясни нормально!

Я посмотрел на него:

– Нормально… Я считал, она от тебя никогда не уйдёт, потому что я знал… всегда знал и знаю, что она любит тебя…

– Не может этого быть… это стервец этот придумал, Стерх, Лёля избавилась от ребёнка?!.. Ты что, не знаешь Лёлю?! – воскликнул он.

– Очевидно, мы оба её не знаем… здесь нет её документов, некоторых вещей, но их у неё вообще ведь немного…

– Пап, это бред… – говорит Алёша, – понимаю, ты сейчас… в общем, этого быть не может. Что-то другое случилось. Может, он похитил её и Митю, с него станется, с бандитской морды…

Тут мы услышали стук открывшейся входной двери, дверь в комнату тоже открылась, заглянул Стерх с Митей на руках:

– Ребёнка возьмите, я в снегу весь, пока через двор шёл… Почистить дорожку вам, белоручкам невместно? – рокочущим голосом проговорил он, как ни в чём, ни бывало.

Алёша подхватил Митюшу вялого и сонного в толстом комбинезоне и шапке. Сам Стерх раздеваться и проходить не собирался, остановился за порогом, в сенях, только куртку тряхнул, смахивая снег, но её, он, видимо, набросил только, чтобы пройти через двор по морозу и метели.

– Что уставились-то? – сказал он. – Лёлю не ждите, с Митей буду приезжать видеться, как и раньше, а Лёля со мной.

– Где сейчас Лёля? – спросил я.

– Как она могла Митю вернуть нам, а сама остаться… Чё ты несёшь? – вмешался Алексей, продолжая держать ещё одетого Митю.

– Мы улетаем завтра на Мадейру. Ей надо… отдохнуть… после аборта… – сказал Стерх, без тени смущения произнося это слово, от которого у меня мороз по коже… – И вообще от вас двоих, м…ков. Так что, понянчите сына, пока нас не будет.

– Куда вы улетаете, все рейсы задержаны, коллапс во всех аэропортах! – Алексей, прищурив веки, смотрит на него: – Где Лёля, сволочь?!

– Я за «сволочь» тебе зубы выбью! – прорычал Стерх, сверкнув на него глазами. – Мы из Пулкова полетим завтра вечером, если тебе интересно, а сутки побудем в Северной Пальмире… – и усмехнулся, очень довольный собой: – Не расстраивайтесь, докторишки, женщины любят богатых и удачливых, а не тех, кто выпал из обоймы. Счастливо оставаться!

С этими словами он вышел. Мы с Алёшей смотрели друг на друга в полном недоумении, потом Алексей, побледнев, сделал шаг ко мне:

– Раздень уже парня! – он отдал мне Митю и бросился вслед за Стерхом.

Но я последовал за ними во двор. Алёша несётся за Стерхом, поскальзываясь и падая:

– Стой! Где Лёля?! – закричал он, прикрикивая ветер, сквозь густой снег.

– Не понял что ли? – Стерх обернулся уже у своей машины. – У меня дома Лёля! Во сне её увидишь теперь, рыжий!

– А ну стой! Что ты врёшь мне, слова правды не сказал, сука… Где ты запер её?! – Алёша подбежал уже к самой его машине, но Стерх оттолкнул его с силой и Алёшка полетел в сугроб, пока он выбирался оттуда, Стерх уже, взметнув колёсами два веера снега, выехал из нашего тупичка.

– Папа пай… – тихо говорит Митя. – Киюска, папе бой?

Мы вместе смотрим, как Алексей выбрался из сугроба весь белый, густо облепленный пухлым снегом как ватой.

– Нет, папе не больно, ты не бойся, малыш. Вон он идёт к нам, – успокоительно сказал я.

– Папа… – тихонько произносит Митя, глядя как тот отряхивает снег.

Я посмотрел на малыша, а ведь у меня есть, у кого спросить, что же случилось здесь:

– Митюша, где мама? – спросил я самого правдивого свидетеля, какой только может быть.

Он вздохнул серьёзно:

– Мама забое, – у него делается такое личико, что я понимаю, что он сейчас заплачет.

Мы все трое вернулись в дом, молча раздели, начавшего хныкать Митюшку, едва сняли комбинезон и шапку, он попросил пить и жадно, обливаясь, выпил полстакана воды, после чего окончательно осовел, и Алёша, выпросив у меня, отнёс его наверх, уложить в кроватку…

Как дорого нам стоит ложь чужая,

Какой дешёвой представляется своя.

Мы лжем, как дышим, и, не замечая,