Шрифт:
– Ты… – проговорил на это Алёша, бледнея немного, – совсем что ли? Ты Лёльку знаешь первый день?
У меня голова горит от злого тумана, что заполнил её. Ей нравится мучить меня, его, моего сына, всех нас…
– Па-ап, ты не слышишь меня? Что ещё было в последнее время? Что-нибудь, что объяснит…
– Что тут объяснять? – зло ответил я. – Это мы с тобой, два дурака, на привязи за ней, а она то с одним мужиком на море, то с другим… Хорошо три дурака, каждый на всё готов…
Алёша рассмеялся:
– Это мой текст вообще-то, надо же, как ты ослеп сразу без неё… Ты же… – но махнул рукой, решив не договаривать. – Ладно, спать пойдём, ты пока от ревности побесись до утра, а там, на растущем дне думать будем, что тут происходит и как «расколоть» Стерха. Айда-айда!
Наутро Митя проснулся совершенно больным, и это сразу повернуло мои мысли в нормальное русло. Когда я встал, Алексея уже не было дома, Митя проспал как никогда долго до десяти почти, температура поднялась до 38, он капризничал, есть отказывался, конечно. К двум пришёл участковый педиатр из Новоспасского. Осмотрел печального Митюшку и заключил:
– Ангина, страшного ничего нет, но… думаю, антибиотик надо дать, – она посмотрела на меня, молодая, усталая докторица: – больничный нужен?
Пришлось взять больничный, ведь через четыре дня мне на работу на новое место в понедельник, а кто будет с больным Митей?.. Впрочем, и со здоровым малышом быть без Лёли некому. Но… пусть выздоравливает, там приспособимся.
Беспокойство и даже страх о Мите отвлекли меня от растерянной ревнивой злости на Лёлю, от непонимания и отчаяния, которые овладели мной вчера. Но как только я возвращался к мыслям о ней, я опять становлюсь вчерашним, брошенным мужчиной, у которого отобрали и женщину и ребёнка, отобрали и выбросили из жизни во всех смыслах.
Алексей звонил часов в одиннадцать и потом вечером. Обещал приехать завтра. Я жду его. Я вообще всегда его ждал… тем более теперь, когда мы снова оказались в одной лодке. Утлой и одинокой опять.
И всё же не думать о произошедшей катастрофе я не мог. Глобальной катастрофе. Я полностью потерял свою прежнюю жизнь. Это было желанным, когда мы были с Лёлей вместе, но теперь мои потери стали страшнее в сотни раз. Я всё и оставил ради неё… Что же теперь? Что я теперь? Как мне теперь жить без неё?..
Алексей приехал в выходные. Мите стало лучше, моё беспокойство о нём отступило. Выходные мы провели вместе втроём. Уже в воскресенье вместе гуляли по прекрасным заснеженным окрестностям, похожим на сказку, Митюшка на санках, мы с Алёшей пешком, увязая в снегу. Все тропинки, по которым мы привычно гуляли с Лёлей и которые я хорошо знал, теперь стали неузнаваемы, мы угадывали их по так же сказочно изменившимся окрестностям. Мы все трое очарованы волшебной красотой зимнего леса, лугов и озёр, которые окружают Силантьево. И я, в который раз радуюсь, что мы здесь, не в Москве, где, в сердце большого города я не смог бы даже дышать сегодня…
– Не надо, пап… – Алексей посмотрел на меня.
Я понял, что он видит мои мысли на моём лице.
– Ты… не вспомнил ничего, что объяснит происходящее?
– Что я могу объяснить? Что объяснять, она бросила нас… всех троих…
Молчаливая пауза повисла надолго, нарушаемая только разговорами с Митей, его возгласами и смехом. Мы скатываем его с горки, он смеётся и визжит, радуя нас, но всё же мы решаем вернуться, боясь рисковать после болезни. На обратном пути Митя заснул и тогда мы уже не стали так торопиться, давая ему возможность поспать на свежем воздухе, тем более что он одет очень тепло и в санках укутан в меховой конверт, в котором в прошлом году его катали, когда он был ещё кульком.
– Самое странное знаешь что… – не выдержав, вслух проговорил я внезапно пришедшую мне в голову мысль. – Это то, что она… она ведь кормила Митю до последнего дня… я ещё говорил ей, беременность, тонус от кормления… и вдруг бросила даже это… Вообще всё странно, так странно…
– Не странно. Она почему-то захотела исчезнуть. Почему? – он смотрит на меня.
– Ясно, кажется…
– Чё те ясно? «Ясно»… Ты дворец ей купил? Что-то такое она получила от тебя, по-настоящему материальное? Я не имею в виду детей… Дом только этот, – он
Усмехнулся.
– Дом-то её! Дом ей Стерх подарил! – я засмеялся почти истерически. – От меня-то геморрой один… Ты её бросил из-за меня… она без тебя… она жить не может без тебя, вот что… Может поэтому… поэтому не выдержала и… аборт вот сделала и к Стерху ушла опять…
Алёша вздохнул, качая головой:
– На том велосипеде, но опять не по той дорожке ты едешь, Кирилл Иваныч… ты ж взрослый мужик… столько сердца… Чёрт, когда поостынешь и соображать начнёшь?.. – он внимательно смотрит на меня. – Ты знаешь что-то, но не можешь вспомнить, мозаику сложить. Не хватает ключевого фрагмента.