В психологии внимания еще в начале 1920-х гг. в работах Г. Рево д’Аллона появилась идея о неразделимости понятий внимания и схемы. Развивая положения философа А. Бергсона о «динамической схеме» (Бергсон 1992), Г. Рево д’Аллон предложил и первую классификацию «схем внимания», где описал более восьми видов таких схем, начиная от сенсорных и заканчивая мыслительными, которые «почти полностью редуцируются к своему словесному ярлычку» (Рево д’Аллон 2001: 464). Работами Г. Рево д’Аллона заинтересовался в свое время Л. С. Выготский, усмотрев в них трактовку внимания как «инструментальной операции», которая «выдвигает между объектом внимания и субъектом вспомогательное средство» (Выготский 1982—1984, т. 3: 254). В качестве этого средства, которое, по Рево д’Аллону, может быть только внутренним, выступают «преимущественно схемы, при помощи которых мы направляем наше внимание на тот или иной предмет» (Там же).

В когнитивной психологии понятие схемы, опирающееся прежде всего на представления Ф. Ч. Бартлетта, было постепенно обобщено до понятия «ментальной репрезентации», которое, в свою очередь, по мере развития когнитивной науки вызвало смещение акцентов с описания и моделирования процесса познания как переработки информации на изучение формата и содержания репрезентаций (подробнее см.: Gardner 1987; Гершкович, Фаликман 2012). В частности, наиболее развернутую полемику вызовет вопрос о том, можно ли допустить единый формат репрезентаций, как это предполагалось на первых этапах становления когнитивной науки, или же наряду с амодальными (символьными, пропозициональными) репрезентациями существуют модально-специфические (образные, аналоговые) (напр.: Shepard, Metzler 1971; Kosslyn 1984; Paivio 1986 и др.). Однако само понятие репрезентации и представления о роли репрезентаций в функционировании языка, работе памяти, решении мыслительных задач и порождении перцептивных образов подчеркивает конструктивный характер человеческого познания.

Очевидно, что, если мы рассматриваем схему как основу познания, его избирательность обусловлена не «центральными ограничениями» системы переработки информации и специальными механизмами (фильтрами), защищающими систему от перегрузки, а функционированием схемы в перцептивном цикле, ее спецификой и настройками, которые складываются в ходе индивидуального научения. Отсюда У. Найссер выводит два следствия, важных для построения теории внимания.

Во-первых, не существует специальных «механизмов селекции». Более того, не существует внимания как отдельного процесса, внешнего по отношению к процессу восприятия как перцептивному циклу. Внимание – это и есть активный процесс восприятия, рассмотренный в аспекте избирательности. Это положение проверялось в серии экспериментов У. Найссера и Р. Беклена с «избирательным смотрением». Испытуемому предъявлялись два прозрачных движущихся изображения (записи игры в баскетбол и игры в ладошки), наложенных друг на друга. Задача заключалась в том, чтобы отслеживать события в одном фильме и игнорировать другой. В целом она сходна с классической задачей избирательного слушания с бинауральным предъявлением, решение которой изначально объясняли модели внимания как фильтра (Черри 1972). Напомним, что в этой задаче испытуемому через наушники подаются два текста, записанных на одну и ту же пленку, тогда как отчитаться необходимо только об одном из них. Поскольку человек часто сталкивается с ситуациями наложения нескольких звуковых сообщений, для слуха в ходе эволюции вполне могли сформироваться механизмы «фильтрации». Но в зрительном опыте человека такие ситуации практически не встречаются, и тогда испытуемый, по определению не обладающий зрительным «фильтром», не сможет эффективно решать задачу отслеживания событий только в одном из двух фильмов.

Основной результат состоял в том, что испытуемые сразу, легко и безошибочно справлялись с этой задачей, а, следовательно, за «избирательным смотрением» не стоит никаких специфических «фильтров». Согласно циклической модели У. Найссера, наблюдатель успешно отслеживает ту игру, в отношении которой в данный момент актуализирована схема и запущен перцептивный цикл, позволяющий предвосхищать ход событий и вовремя на них реагировать. Вторую игру отслеживать не нужно, значит, в отношении нее активных схем в данный момент нет, и она просто не воспринимается, несмотря на то что постоянно присутствует на экране. Аналогично человек не замечает неожиданных однократных событий, не имеющих отношения к задаче: например, появления на экране девушки с зонтиком. Д. Саймонс и К. Шабри (Simons D., Chabris 1999), пытаясь воспроизвести этот результат, обнаружили, что в работе с наивными испытуемыми та же самая судьба может постичь и более экзотический объект, не имеющий отношения к задаче слежения за игрой в мяч. Следя за передачами мяча в одной из двух баскетбольных команд, участники их эксперимента закономерно не замечали человека в костюме гориллы, который неторопливо проходил через весь зал и даже останавливался в центре, чтобы ударить себя в грудь. Этот феномен – пример так называемой «слепоты по невниманию» (Mack, Rock 1998), до сих пор не получившей исчерпывающего объяснения и активно изучаемой в современной когнитивной психологии, а с недавнего времени и в нейронауке (напр.: Thakral 2011; Torralbo et al. 2016).

Таким образом, избирательность выступает как свойство процесса восприятия, проявление предвосхищающей функции схемы и ее непрерывной настройки, обеспечивающей решение задачи.

Во-вторых, не существует и «ресурсных ограничений» процесса переработки информации. Если схемы в принципе могут быть скоординированы между собой, если они могут быть встроены или организованы в единую схему в ходе специально организованной тренировки, иногда весьма длительной, то исходно наблюдаемые ограничения могут быть сняты. Человек сможет выполнять одновременно сразу несколько действий, на которые, казалось бы, не должно хватать «ограниченных мощностей» системы переработки информации. Проверкой данного положения стала серия экспериментов с выработкой навыка выполнения двойных задач.

Согласно теории перцептивного цикла, в большинстве случаев человек не может выполнять двух действий одновременно не потому, что на второе не хватает «ресурсов внимания», а потому, что вынужден решать задачи, «не имеющие между собой естественной связи» (Найссер 1981: 119), и не сформировал для них единых или скоординированных схем. Неустранимые ограничения появляются только в тех случаях, когда действия, подлежащие одновременному выполнению, требуют либо несовместимых движений, либо использования одной и той же схемы для достижения несовместимых целей, либо в условиях маскировки, которая разрушает циклический процесс восприятия, не позволяя осуществить модификацию схемы, направляющей исследовательскую активность. Эта идея будет впоследствии разработана в отношении разных видов маскировки в теории «замещения объекта»: скажем, в случае метаконтрастной или четырехточечной маскировки (см., напр.: Ogmen et al. 2003) стимул-маска, не перекрывающий целевого объекта (например, рамка или даже четыре точки по углам условной рамки, которая окантовывает целевой стимул) и предъявляемый на его месте через 50 мс после него, в терминах Найссера, разрушает «перцептивный цикл» в отношении данного объекта и делает сбор информации относительно него невозможным.

Если ни одно из указанных выше условий не нарушено, координации схем можно добиться, выработав навык сочетания задач, за которым не обязательно стоит автоматизация выполнения одной из задач. Автоматизированные действия и процессы переработки информации, согласно общепринятой точке зрения, не требуют «ресурсов внимания», поэтому для У. Найссера важно было показать, что тренировка приводит к успешному сочетанию двух не автоматизируемых полностью и, следовательно, требующих внимания действий.

Эксперименты, направленные на проверку данной гипотезы, были проведены под его руководством Э. Спелке и У. Херстом, см. (Найссер 1981). В их исследовании два студента выполняли двойную задачу: читали про себя отрывки прозы, понимание которых затем проверялось, и записывали под диктовку слова. Это повторялось каждый учебный день в течение 17 недель по часу. Сперва показатели понимания текста, скорости его чтения и записи слов под диктовку были очень низкими по сравнению с решением каждой из задач по отдельности. В определенный момент задача записи слов стала решаться автоматизированно (испытуемые не понимали и не запоминали, что они записывают), но исследователей это не удовлетворило, поскольку они ставили своей целью показать возможность сочетания двух неавтоматизированных действий, требующих внимания. Поэтому задача была модифицирована, и в конце эксперимента испытуемые уже могли читать текст, полностью понимая его, и параллельно записывать категории, к которым относились диктуемые слова. Таким образом, было показано, что распределение внимания зависит не от фиксированного количества его «ресурсов», а от навыка наблюдателя, сформированного в результате упражнения соответствующих перцептивных действий. Сходной точки зрения придерживался и П. Я. Гальперин, который подчеркивал, что вниманию, как любой умственной работе, необходимо научиться, сформировав свернутое и обобщенное действие умственного контроля, например, на материале выполнения школьных заданий (Гальперин 1958; Гальперин, Кабыльницкая 1974).