— Чего же это? — с удивлением спросила Удольфа.

— Ты обещала сюрприз, а где он? Ткнули в меня железкой и разбежались, как крысы? И это что, по-твоему, сюрприз, на который способны ведьмы Веселого Леса? Тьфу!

— Чего тебе еще надо? — на долю мига слегка растерялась Удольфа.

— Зер-ка-ло! — раздельно, по слогам, произнес Редхард, словно говоря с полной дурой, да еще и иностранкой со слабым владением языком.

Удольфа рассмеялась. Она смеялась взахлеб, от души, прислонясь к дверному косяку и, не в силах побороть хохот, махнула прислуге рукой. Когда те уже вернулись с большим зеркалом в тяжелой раме, она уже взяла себя в руки и повторила: «Нет, не было удачнее и вернее сложенных литер в этом замке! Сейчас ты в этом убедишься. Покажите ему зеркало, но не подходите близко, боюсь, что он может оказаться слегка не в духе!»

Из зеркала на Редхарда смотрело его новое лицо. Голова ящерицы, разве что не плоская, а более вытянутая вверх, с широким лбом, с глубоко проваленными, светящимися мертвенным голубым цветом, глазами, ртом от уха до уха, костяным гребнем на макушке и костяным же подобием бакенбард, воротником уходивших назад. Роговая шкура его имела темно-бурый цвет и сейчас, в свете факелов, поблескивала.

Носа, разумеется, не было совсем, только две узкие, длинные ноздри, прикрытые сверху складочками кожи.

Редхард высунул язык, словно дразнясь и поразился, как тот помещался во рту и не мешал, несмотря на наличие, как он уже успел обнаружить, пяти рядов острых, игольчатых зубов спереди и могучих коренников в глубине рта, явно способных перекусить кость. Язык был длиннющий, темно-лиловый и, приди Врагу-с-улыбкой такое желание, он без труда вылизал бы себе глазницы.

Шея была мощной, но не короткой, трапециевидные мышцы были чрезмерно развиты, но не по-человечески, а напоминая толстый, витой канат, такие же могучие мускулы, такого же «канатного» типа облегали его грудь, руки и ноги.

В плечах он, для своего роста, был не особенно широк, а ростом был повыше себя прежнего почти на четверть. Пальцев на руках и на ногах было по четыре, меж ними красовались нежно-красные, в черную крапинку, перепонки.

Рельефных, «кубиками», как у атлета, мышц на его животе не было, вместо них были два продолговатых вала, плавно расширявшихся к паху.

Пальцы на ногах и на руках оканчивались короткими, но острыми, крепкими когтями.

А на правой щеке, навсегда врезанные в его плоть красовались четыре невероятно четкие для клейма литеры, складывающиеся в слово «ЗЛОЙ» на Общем языке.

— Нравится? — усмехнулась Удольфа.

— Я не могу рассмотреть своего мужского достоинства в присутствии неприятной мне женщины. А так, конечно, хорошо. Кстати, ты обещала мне еще чаю и трубку, после сюрприза. Неужели ведьма может обмануть?!

— Принесут через минуту. Тебе еще что-то нужно? — участливо спросила Удольфа, прежде, чем дверь захлопнулась.

— Оставьте зеркало здесь. Нужно же мне хоть одно приятное лицо возле меня.

— А жаровню? — издевательски спросила Удольфа. Она знала. И он знал, что она знает — змелюдь прекрасно переносил любую жару, но не выносил холода, он уже чувствовал, что костенеет.

— На кой ляд? — искренне спросил Редхард. — Тут и так дышать нечем. Вынесите ее отсюда.

И жаровню вынесли.

А жаль.

…Удольфа не обманула Врага-с-улыбкой. Через несколько минут на подносе внесли чай и его трубку. Принесший это человек замер на пороге, явно боясь подходить к змелюдю, уже покалечившего одну из ведьм, будучи прикован к стене.

— Иди ко мне, дурень. Я не дотянусь до чашки, — прошипел Редхард. — Или дождемся Удольфу, и я скажу, что ты не выполнил ее приказа? Я не трону тебя, обещаю.

Слуга слегка приободрился, но большого подъема, признаться, не выказал. Он медленно приблизился к Редхарду, слегка наклонил голову и прошептал: «Удольфа велела напоить тебя твоим чаем, так как она не спросила, какой ты любишь, мы взяли из твоего запаса».

— Пои, — согласился Редхард, и слуга расторопно напоил его чаем из подобия соусника с длинным носиком, что для змелюдя, с его жесткими губами, было удобнее, чем из чашки. Трубку же он просто вставил Редхарду в зубы. Покурив, Редхард сказал: «Повесь мне трубку на шею так, чтобы я мог достать ее языком, если снова захочу курить. Не бойся, на эту мелочь Удольфе наплевать». Слуга повиновался и ушел. Редхард снова осмотрел себя в зеркало, полизал ожоги, что слегка умерило боль. Обо всем остальном, о том, что было, о плене, о Ролло, о дальнейшем он запретил себе думать. Всему свой черед.

В глазах потемнело, и он рухнул во тьму, успев понять: «Чай. Что-то было в чае».

Когда он очнулся, то понял, что ведьмы просто уяснили урок — его хвост был намертво закреплен в стальном обруче, вбитом в пол, пока он спал.

Редхард растянул рот в жуткой усмешке, обнажив бесчисленные зубы. Кажется, он тут надолго.

Он опустил тяжелые, морщинистые веки и задумался, вспоминая…

Он пробрался в подземелье Дома Ведьм слишком легко, стоило это лишь одного тихо удавленного стражника. Ни охотничьих нетопырей, ни заговоров на дверях… Сельский амбар сложнее обокрасть. Расслабились или засада?