– Может, пойдем по случаю стипендии в «Лягушатник»?

В наши студенческие годы «Норд» и «Лягушатник» были единственными приличными кафе в Ленинграде. «Норд», впоследствии переименованный в «Север», был нам не по карману, а «Лягушатник», тоже на Невском, почти напротив Казанского собора, – вполне доступен. Кресла в нем были обиты зеленым бархатом, и подавали там шампанское, мороженое и кофе глясе.

– А что, пойдем, – сказал Толя.

– Я, к сожалению, занят. – Витя посмотрел на часы. – Через пятнадцать минут меня будут ждать на трамвайной остановке.

– Вы что, не можете отменить ваше свидание?

– Почему не могу? Не хочу.

Ответ, неслыханный по своей дерзости. Смотрите, какая цаца! Он, видите ли, занят, у него, видите ли, свидание! Да он должен быть на седьмом небе, что я снизошла его пригласить. (Идея, что я самая умная, красивая и талантливая, внушалась мне с детства как аксиома и в доказательствах не нуждалась.) К тому же во мне проснулся охотничий инстинкт. Глядя на его удаляющуюся спину, я поклялась, что не позже чем через неделю Виктор Штерн будет у моих ног. Придя домой, я, как обычно, рассказала Нуле о важных событиях дня и, в частности, о новом знакомом.

– Знаешь, Нуля, я, пожалуй, выйду за него замуж.

Нуля перекрестилась, назвала меня дурой ненормальной и наябедничала маме.

– А он в курсе твоих планов? – съехидничала мама за обедом.

– Пока нет, но рано или поздно…

Весь вечер я обдумывала стратегию и тактику обольщения, но перед глазами светилась его мягкая улыбка, в ушах звучал его тихий голос, и злокозненные планы рассыпались в прах.

На следующий день я изучила расписание его занятий и после лекций оказалась около его аудитории:

– Привет, Витя. Тольку случайно не видели?

– Минуту назад был здесь. Позвать его? – И он пошел искать абсолютно ненужного мне Толю. Через пять минут они появились вместе, и я позвала их в Эрмитаж на выставку Пикассо – главное событие культурной жизни Ленинграда за последние шестьдесят лет. Витя сказал, что как раз был на этой выставке вчера. Пылая злобой, я поплелась с Толькой в Эрмитаж, чтобы в третий раз полюбоваться на вдруг ставшего ненавистным Пикассо…

Но я, как гончая, взяла след и еще через день пригласила Витю на наш факультетский вечер. Каждый год в институте устраивались конкурсные факультетские вечера, на которых разыгрывались пьесы, ставились капустники, приглашались музыканты. Администрация Горного славилась относительно либеральными традициями и позволяла на этих вечерах пародировать профессоров и даже намекать на отдельные недостатки системы. Попасть на «чужой» факультетский вечер было почти невозможно, билеты распространялись в профкоме среди элиты или добывались по сверхспециальному блату. Наш геологический факультет слыл самым «левым» и самым интеллектуальным.

Итак, я раздобыла билет на два лица и снова подстерегла Штерна в коридоре.

– Не хотите ли пойти в субботу на наш факультетский вечер?

– А у вас есть лишний билет?

– Лишних билетов не бывает. У меня есть мой билет на два лица.

– Это значит, что я должен пойти с вами?

От этого «должен» я чуть не взорвалась, но умудрилась ответить спокойно и ласково.

– Вы ничего не должны. Можете взять с собой кого угодно.

И я протянула ему билет.

– Большое спасибо, мы мечтали попасть на ваш вечер.

Кто мы, кто это, интересно, мы? Я надеялась, что мы – это хотя бы он и Толя.

Витя Штерн явился на вечер с тощей длинноносой брюнеткой. Она была в белом свитере и красной клетчатой юбке, обладала осиной талией и непропорционально длинной шеей – мечтой Модильяни, за что я немедленно наградила ее прозвищем Выя, и теперь это прозвище неотступно следует за ней через моря и континенты.

Когда начались танцы и объявили дамское танго, я, как пантера, бросилась к Штерну и вырвала его из Выиных рук.

– Как вам, Витя, понравился наш концерт, не скучно было?

– Нет, что вы, совсем не скучно.

– А почему у вас скучный вид, то есть такой вид, как будто бы вам скучно?

– Напротив, мне очень весело.

– Но внешность у вас сегодня скучная, – продолжала бессмысленно настаивать я.

– Боюсь, что это от меня не зависит, – сухо сказал Витя и до конца танго не проронил ни слова.

Через десять минут они с Выей ушли, а я забилась в гардероб рыдать без помех.

Прошла неделя, и две, и три, а Витя Штерн все еще не поддался моим чарам. Разведка донесла, что он меломан и обладатель баховского абонемента. Я тут же прониклась мессами и фугами и зачастила в Малый зал консерватории. Едва войдя в вестибюль, я уже чувствовала, там он или нет. Если он был там, ярче сверкали люстры, наряднее выглядела публика, любезнее улыбались тетки с программками, в воздухе носились миллиарды наэлектризованных протонов и мезонов. Словом, его присутствие я ощущала каждой клеткой своей души. Я намеренно бывала там «всегда без спутников, одна». Он же как когда. Иногда приходил с Выей. В этих случаях мы церемонно раскланивались в антракте. Если же он был один, мы вместе выходили после концерта на мглистую Театральную площадь. Нет, он вовсе не провожал меня, просто нам было по дороге.

Через месяц я перестала есть, спать и заниматься. Сидела на лекциях туманная и выводила на полях тетрадей: «В.Ш.», «Виктор Ш.», «Витторио», «Виктуар».

Однажды Витя обмолвился, что мечтает почитать роман Дос Пассоса «Сорок вторая параллель», но нигде не может его достать.

– Ничего нет проще, – сказала я небрежно, – стоит у меня на полке.

– Неужели? Вы не могли бы принести книгу завтра в институт, дня на три?

– Почему бы вам не заехать ко мне?

– С удовольствием. В котором часу?