Замечание. Как свет из окон дама напротив может много рассказать о том, что происходит, как живут люди за этими окнами, так и в целом, в глобальном смысле, большие дела имеют отзвук по всем направлениям, не только после себя, но и до. Научились же люди как-то заранее определять, что скоро там-то и там-то будет землетрясение. Плохо, но научились. Так и здесь – очень сложно, но всё же можно догадаться, если дозволительно здесь сказать такое мерзкое слово, что будет скоро нечто просто-напросто невъебенное. Мир имеет логику, только вовсе не человеческую, совсем иную, потому её так сразу и не видно. А тех, кто научился всё же её распознавать, величают ныне экстрасенсами. Забавно это, хотя и имеет свой смысл, конечно.

Кроме того, как раз в день намеченной встречи, а может быть даже за день до неё, я начал чувствовать, что заболеваю. Не было ничего особенного, просто потихоньку поднималась простуда. По свойственной мне манере, я никому не сказал, что заболеваю, просто втихаря пил таблетки для профилактики, да старался одеваться потеплее. Вот, собственно и всё. Очень уж не хотел привлекать внимания, ибо стоило прознать кому-нибудь иногда окружающему меня, что я себя не очень-то ощущаю, как к болезни прибавлялось ещё и осуждение за то, что угораздило же меня заболеть, и что сам я виноват. Непонятно это и дико звучит, но по неведомой мне причине так всегда получалось. Я даже и привыкнуть к этому успел. Грустно так, но всё же привыкнуть. Посему, выбирая между просто болеть и болеть и ругаться, я обычно максимально старался выбрать первое, дабы себе же облегчить участь. Да и заодно никого не поволновать лишний раз.

Да и действительно, в тот раз не было ничего критичного в этой болезни совершенно. Единственное смущающее обстоятельство заключалось в том, что болел я за тот год уже третий или четвёртый раз, а, не забываем, что на дворе был только ещё март. Тут я уже обратил на это внимание, ибо стоило. Уже ощущалась некая усталость от таблеток и прочей заглатываемой мною дряни, да и вообще от вечно разбитого состояния, в котором всё функционирует как-то не очень исправно. Это меня расстраивало, но ещё пока не выбивало из колеи.

Да и вообще, стоило на такую частоту болезней обратить внимание ещё и в смысле глобальном, заметить, что это не так вовсе, как д'oлжно человеку быть. Что так дела не делаются. Конечно, есть множество глупых теорий, навроде того, что все болезни от нервов, и прочая мракобесная ересь, однако именно в этом случае они были ближе к реальности, чем обычно. Нужно быть крайне недовольным положением вещей в своей жизни, чтобы постоянно из неё сбегать в болезнь. Неплохое такое замечание для всех ипохондриков, кстати.

Замечание. Действительно, в общем и целом время тогда было таким, что меня ничего толком не радовало, и при этом самым отвратительным было то, что ничего толком и не расстраивало. Это – самое опасное сочетание. Когда всё откровенно плохо, то ты мобилизуешься и пытаешься выбраться из засасывающего дерьма, как-то дёргаешься ещё. А тут – вроде и можно бы жить, и незачем суетиться. И всё сходит в туман и беспросветный мрак…

И вот, собравшись тогда уже в путь на встречу с нашими поэтами, что-то особенно защемило в моей груди. Что-то заклокотало и вдруг явилось некой в этот раз очень уж явной дверью, ибо в тот момент посетило меня, когда я действительно выходил из своего дома, переступал свой порог. Я подумал о дворнике. Даже не так – я представил себе Идеального Дворника.

Покрытый щетиной, усталый, недвижный, смотрел в одну точку за пыльным окном… А ветер колобродил в чуть пожелтевших листьях деревьев, трепал ветки в неком неизвестном направлении. Дворник молча смотрел на это, улыбаясь чем-то внутри.

Ему было уже немало лет. И всю свою жизнь он был дворником. Ничем больше не занимался, да и заниматься не хотел – всегда ощущал, что это что-то его, родное и праведное. И так было радостно от осознания этого, что он даже плакал порой, счастливо и воздушно.

На своём дворе, тщательно выметаемом каждое утро, нашёл он и Источники Жизни, и философские камни, и всяческие смыслы да домыслы, в общем, всё, что только бывает, нашёл. Причём находил так, случайно и от нечего делать, даже иногда чуть ли не незаметно для себя самого. Находил и тихо радовался, улыбался про себя, да чесал затылок со свалявшимися волосами под драной ушанкой.

А выходил со двора он редко. Да и не чувствовал такой необходимости, разве что за продуктами иногда. Да и правильно – куда ж уходить, коли уж тут вот всё имеется, всё рядышком растёт и питает жизнью тебя.

А потом вдруг что-то затрепетало однажды в воздухе. Как раз тогда он, усталый и недвижный, смотрел в одну точку. Что-то трепетало, вроде как и просто так, а всё же весело, смешно, улыбаясь. И он улыбался. Радостно распахивал дверцу, неторопливо чинно, и солнечный свет, тоже неторопливо и чинно, заполнял его каморку. А он шагал вперёд и растворялся вдруг.

Как сквозь землю…

Я так и замер посреди дороги в тот момент, когда добрался до этого места. Что-то лопнуло внутри, как перетянутая резинка. Ррраз – и разорвалось. И я отчётливо почувствовал, что назад я уже не вернусь. Что домой сегодня придёт уже другой человек в моём теле, другой я, совершенно иной, хоть и очень похожий. Более того, ощущалось, что после этого обрыва резинки она отбросила всё, что было в жизни в последнее время, куда-то назад, в дальний угол. Всё улетело и забылось, всё потерялось, потеряло вес. Это было прекраснейшее чувство тотальной лёгкости, но с налётом некоторой душевной боли, похожей на ту же ностальгию, только чуть острее. Это и немудрено, ведь всё же не вот уж резинка там внутри лопнула, эта резинка была составной частью сердца…