Отсюда очень легко перейти и ко второму волнительному моменту, собственно, почти озвученному. Это ведь кому-то надо, получается. Хорошо, можно легко представить себе некую бабку в деревне, которая может такие дела свои тёмные и неясные творить, что не то что люди дополнительные откуда ни возьмись появятся, а и черти на огонёк заглянут средь бела дня. Но ведь свидетельств масса, и явно уж на всех такими бабками не напасёшься. И чаще это всё возникает по причинам, вообще словно бы от человека независящим. Значит, кому-то надо с человеками в неких таких вот, обычно довольно крайних, опасных, экстремальных ситуациях пообщаться, о чём-то сообщить или показать. Или наоборот – умолчать. Значит, кому-то человече понадобился. И тут вот становится уже не по себе окончательно.

Замечание. Действительно, весь мир орёт на человека, а один какой-нибудь голос (а может быть и не один даже) орёт громче остальных. И вот что хочешь с этим делай и думай себе всякое. Бесспорно неверно также говорить, что сам человек тут не при чём. Это уж совсем несусветная глупость.

Так вот, возвращаясь к нашему рассказу, здесь имело место, конечно, первое воплощение этого концептуального естества. Оно разворачивалось на протяжении последующих четырёх дней, о которых, собственно, здесь и пойдёт речь.

Заканчивая же тот, нулевой, день, стоит сказать о некой канве, некоем общем духе, который постиг меня в то время. Его видение открылось мне полностью только на последний день моей болезни за одной из внезапно распахнувшихся дверей, но для логичности повествования стоит описать это здесь, в самом начале, говоря о том моменте, когда оно возникло. Мне явился я сам, за которым я наблюдал со стороны. Был словно бы сам себе призраком, сам себе Большим Братом, только таким, который не вмешивается, который живёт и наблюдает, испытывает свои переживания и молчит, ибо не может ничего сказать. Потому здесь и буду говорить я о себе же, но в третьем лице.

Замечание. Мне вообще нравится говорить о себе в третьем лице. Сразу же возникает ощущение отчуждённости, а оно приносит с собою и более точное, более чуткое понимание происходящего. Даже не знаю толком, почему я начал всё это писать со своей позиции, от своего лица.

Неисповедимы были пути его, да никто и не исповедовал. Не из корыстных побуждений, не из злобных устремлений, просто так сложилось исторически. А он шёл и шёл, шурша всем ближайшим на ухо всяческими наводнениями и водопадами. Известно ведь, что вода, являясь человеку во сне, обычно приводит его к смерти. Он либо тонет, либо разбивается о воду, либо она смывает всё, что у него есть. Может и что-то ещё. А он как будто бы хорошо с нею взаимодействовал. Не то чтобы ходил, аки некий божок, а скорее погружался, дышал ею, и всё было нипочём.

Однажды наступила засуха. А может, это было цунами. Очень сложно точно сказать. Там явно присутствовала японская тема, что-то про самураев, может оттуда и взялось это "цунами". Скорее всего, на самом деле был самый обыкновенный наш русский девятый вал. Или засуха. Да, наверное, всё-таки засуха. И мир превращался в пустыню. Особенно колоритно выглядели в этом случае города. Мегаполисы с развитой и социально ориентированной инфраструктурой, засыпаемые песком чуть не до третьего этажа. Очень важно здесь отметить, что песок не был горячим.

В этой засухе всё куда-то подевалось. И город, и лес (он там тоже был, хоть я и не очень понимаю как. В детстве я бывал в неких лесах, где сосны росли прямо из песка, довольно плотного, впрочем. Он весь был усыпан иголками, шишками, местами даже попадались грибы, и вид от этого был вполне даже обычный, пока не копнёшь землю ногою и не поймёшь, что это вовсе и не земля. Не стоит, однако, умалчивать и забывать о том, что обычно такое встречалось на кладбище, что придавало некие особые цвета и послевкусия всей этой картинке. А тут было иначе. Вовсе не было грибов, почти незаметными были листья и иголки, а деревья стояли, словно бы по колено в песках. Именно так – по колено, потому что их зелёные кроны создавали впечатление, что те вот прямо сейчас сорвутся и убегут из этого постороннего ими мира. Но они не бежали. А листья, иголки были такие зелёные…) стояли на местах, людей не было, но их и всегда почти что не было на Земле. А что-то всё равно было не так. Это ощущение похоже на покойника в дорогом костюме. Пока человек жив, этот костюм прямо-таки блистает на нём, но стоит лишь умереть (такая малость!), и самый дорогущий пиджак расползается на грязные тряпки.

Дело было вовсе не в песке. Привычный со времён песочных часов символ времени теперь вызывал совсем другие ассоциации. Да он и вообще их не вызывал. Тут не было времени. По крайней мере, ему так казалось. Будто солнце и заходит, когда ему вздумается, ехидно усмехаясь. Дни то тянулись неделями, то неслись поминутно друг за другом. И он злился на дни. Дни же в ответ молчали.

Нет, дело было не в песке. Его как будто бы даже и вовсе не было, он его не замечал иногда вовсе. Многие, наверное, позавидовали бы такой вот особенности организма – не замечать повсеместный холодный песок, но дело это, на самом деле, довольно обычное.

Только вот непонятно, о чём же мне говорить дальше. По всей логике повествования, должны быть какие-то свершения, победы, да хоть просто что-то должно происходить. Но ничего не происходило. Он просто жил в этом мире и всё. Жил как все, ничего такого. Так бы и жил себе, наверное, если б не мучали две вещи его.

1. Он не понимал, откуда взялся этот песок. Он не помнил момент, когда тот появился. Это не удивительно, всё произошло очень давно. Теперь у него в голове была такая картина произошедшего: как-то раз, в один из дней, он лёг спать в своём обычном доме в привычном мире, а проснулся в пустыне-городе. Я тоже не знаю, как это произошло, но вижу такой вариант развития событий невозможным, но очень подходящим. Да и, в конце концов, не так уж это и важно, правда? Но вот ему было важно.