Его гибель так убедительна, потому что предрешена не только роком, но и реально сложившимися обстоятельствами, превосходно использованными Тыняновым для организации в романе сюжетного тупика.

Сюжетный тупик представляет собой следующее: Николаю необходимы деньги для того, чтобы вести войну с Турцией ("Но для этого нужно получить контрибуцию, куруры". А держать войска в Персии "нам необходимо, чтобы иметь заклад за деньги, кои персияне нам должны".) Это была "новая война", вел ее "полководец нового типа", "в первый раз в русском военном деле главными были не пули, а деньги". Нужны были деньги, куруры. "Пусть он (Грибоедов.
– А. Б.) достанет эти... куруры... и поскорее выведет войска из Хоя", - писал ему недовольный Нессельрод. Денег нужно было много, так много, что для этого пришлось разорить Персию. "Персия - страна богатая", писал ему недовольный Родофиникин, и он "изумлен, что куруры идут так медленно". А "она небогатая, распроклятая". Грибоедов добывал куруры. "Он не подумал о том, что... хоронит империю Каджаров... И о Персии он не подумал". Николаю нужны деньги. Однако Николай уважает законную династию. "Я... признаю законных государей, - говорит Николай, брат покойного императора, с ведома которого был убит их отец, Николай, занявший престол при живом наследнике, - династия Каджаров должна царствовать". Разоренная династия в разоренной стране царствовать больше не может. "Персия умирала..." Тогда с молчаливого согласия династии Духовенство поднимает с обнищавших базаров торговцев, фруктовщиков, кузнецов, художников, кебабчи продавцов жареного мяса, сапожников, одноруких лотов - воров, которым отрубают руки за их ремесло: священная война - джахат ("В тот же вечер шах услышал слово, которого долго не слыхал: джахат. Он ничего не возразил"). Но Николай все-таки предпочитает курурам законную династию. Он посылает полномочного министра за курурами, но законную династию предпочитает курурам. А за убийство моральной ответственности он не несет: он предупреждал:

"- Признаюсь... я уже опасаться начал во время ваших негоций с персиянами.

– Опасаться неудачи, ваше величество?

– О, напротив... напротив, я опасался чрезмерной удачи... В Персии могло подняться возмущение черни...".

Так Грибоедов, посланный за курурами, которых не следовало добывать, попал в заколдованный круг, в тупик. Нужны деньги. Его посылают добывать деньги. Добыть их можно, только разорив страну. Разорение страны должно привести к низвержению законной династии. Низвержения законной династии быть не должно. Карьера Вазир-Мухтара была испорчена еще до того, как она началась. Вазир-Мухтар мог только выбрать способ испортить карьеру. Он выбрал: куруры - джахат.

Куруры нужны. Куруры не нужны. Куруры не важны. Важен заколдованный круг. Важен тупик, из которого выхода нет. А куруры, Николай, Аббас-Мирза, Алояр-Хан, персидская война, турецкая война нужны для того, чтобы конкретные исторические противоречия превратить во всеобщую неразрешимость, чтобы вывести события из их реальных связей и показать их роковую предназначенность, чтобы блестяще организованной сюжетной комбинацией подтвердить фатальную неизбежность гибели.

История, рок, абсолютная детерминация, судьба, процесс поглощают человеческую жизнь и отрицают свободу воли. Писатель проверяет шахматную партию после того, как она уже сыграна. Оказывается, что проиграна она правильно.

"Смерть Вазир-Мухтара" написана так, как будто бы у истории все время плохое настроение.

Кажется, что история остановлена для пристального рассматривания. Она перестает двигаться, топчется на месте, разные по характеру, по окраске эпохи не соединяются.

Это сложное и настороженное отношение к истории вызвано достаточно серьезными причинами.

О самодержавной монархии Тынянов писал после революции, которая уничтожила самодержавие. Так как революционные смены социальных систем происходят в периоды особенно обостренных общественных противоречий, то естественно, что после смены одной социальной системы другой возникает необходимость объяснить эту смспу тягчайшей виновностью предшествующей исторической эпохи. В таких случаях писатель из судьи, назначение которого не только в том, чтобы осуждать, но и в том, чтобы, выяснив истину, осудить или оправдать, превращается в обвинителя. По характеру обязанностей обвинитель чаще всего не считает нужным принимать во внимание смягчающие вину обстоятельства.

Через десять лет после карающей революции не всякий человек мог оставаться только объективным судьей.

Тынянов не беспристрастно оценивал прошлое, подчеркивая и выделяя жестокость и неизменное постоянство в отношении самодержавного государства к людям, думающим иначе, нежели оно, о путях и нуждах исторического развития.

Получив в наследство от академического издания и гимназической традиции хорошо прибранного писателя, Тынянов понял настойчивую необходимость самым решительным образом пересмотреть и опровергнуть непроверенное и неправильное мнение. В автобиографии он писал об этом:

"Я стал изучать Грибоедова - и испугался, как его не понимают и как непохоже все, что написано Грибоедовым, на все, что написано о нем историками литературы (все это остается еще и теперь)"*.

* Ю. Тынянов. Сочинения в трех томах, т. I, стр. 8 ("Автобиография").

Тынянов создал роман о человеке, оставившем бессмертную комедию, на которой несколько поколений людей воспитывалось в духе высоких прогрессивных идеалов. Но Тынянов рассказал об этом человеке и то, что реакционные, или ослепленные, или невежественные "историки литературы" предпочитали замалчивать. Он рассказал про куруры, про честолюбие, про негладкие отношения с Пушкиным, про гладкие отношения с Булгариным, про вино, питое с палачами. Зачем Тынянов это сделал и почему до него этого не делали реакционные, или ослепленные, или невежественные "историки литературы"? Этого не делали потому, что не в состоянии были понять, как это один и тот же человек мог написать декабристскую комедию и пить с палачами декабристов.

От того, что это факт, реальный факт, установленный, неопровергнутый, отмахивались, или недоуменно разводили руками, или, багровея и брызгая слюной, говорили, что это клевета и неправда и что это следует понимать совсем не так. Но это была правда, и Тынянов от нее отмахиваться не стал. От этого отмахивались потому, что не могли (или не хотели) понять связь между поступками, противоречащими представлению о нравственном идеале писателя, и произведением, на котором несколько поколений воспитывалось в духе высоких прогрессивных идеалов. Нельзя же было представить Грибоедова выглядящим, как еще не во всем перевоспитанный герой! Кого же тогда показывать, кого приводить в пример, на чем учить гимназистов!! Эта связь для многих исследователей была неуловима, так как жизнь писателя и его произведения ставились в зависимость только от природных свойств человека, а не от воздействия на него истории. Поступки человека объяснялись не историей, а свойствами характера, чтобы снять с истории ответственность. Так как об истории николаевской России многим исследователям не хотелось говорить того, что она заслуживает, то вину перекладывали на писателя. Для того чтобы понять Грибоедова, нужно было сказать, что под гнетом роковой власти погиб величайший национальный поэт. До революции многим этого не хотелось говорить.

То, что Грибоедов может быть понят только в реальной истории своего времени, первым сказал великий русский историк литературы А. С. Пушкин.

А. С. Пушкин писал: "Жизнь Грибоедова была затемнена некоторыми облаками: следствие пылких страстей и могучих обстоятельств" (курсив мой. А. В.). Пушкин сделал самое главное - он поставил жизнь Грибоедова в зависимость от истории - "могучих обстоя-тельств". Оставалось договорить до конца, выяснить, что такое "могучие обстоятельства". "Могучие обстоятельства" - это гнет роковой власти.