Это неумение увидеть в поражении только историческое, а не роковое условие характерно для многих людей, переживших гибель надежд в связи с поражением революции. Тынянов, превращаясь в современника своих героев, утрачивал преимущество человека, понимающего события с точки зрения исторического опыта, и впадал в странное противоречие: роман написан, потому что писателя мучит современная, личная проблема, проблема интеллигенции и революции, а сам писатель уходит от проблемы, становясь современником своих героев. Как и его герои, писатель принимает частное за всеобщее, исторически преходящее за вечное. Тынянов, став современником событий, приближается к ним, но это суживает угол зрения писателя. То, что попадает в его поле зрения, он видит с поражающей отчетливостью и в мельчайших деталях. Но при таком взгляде нарушаются правильные соотношения вещей, вещи не соединяются, как куски географических карт, напечатанных в разных масштабах. Мир Тынянова похож на фотографии, на которых сфинкс и безделушка кажутся одинаковыми по величине. События, независимо от соотношений своих величин с другими величинами, приобретают одинаковое значение. Иерархия значимостей стирается, вещи утрачивают свои характерные свойства. Писатель смотрит на мир, как коллекционер, для которого самое важное - это самое редкое. Эта измельченность и пристальность взгляда, нарушение соотношений и смешение масштабов со всей отчетливостью выявятся в "Восковой персоне", где пропадает различие между живой и мертвой природой, между заспиртованным и живым уродами, между уродом и нормальным человеком. Мотивировка во всех случаях одна: время искажает людей и вещи, превращая мертвое в живое, живое в мертвое. С меньшей резкостью, чем в "Восковой персоне", подобные трансформации присутствуют и в "Смерти Вазир-Мухтара". Тынянов и сам знал, что подобные вещи иногда случаются. Точно и обстоятельно он написал об этом. "...Мальцов лег ничком в ковры... Он закрыл глаза, но так было страшнее, и он начал смотреть в завиток оранжевого цвета, в форме знака вопросительного". Ничего, кроме завитка в форме знака вопросительного, он не видит. Это случается всякий раз, когда человек рассматривает предмет на слишком близком расстоянии. И писателю, не отошедшему от события на расстояние исторического опыта, угрожает опасность увидеть лишь завиток. С Тыняновым это не случилось, а если и случалось, то не часто, только потому, что убеждение в малом отличии живой природы от мертвой, сфинкса от безделушки, завитка в форме знака вопросительного от исторического потрясения было преодолено новым и в известной мере иным пониманием исторических закономерностей и материала, на котором он работал. Но борьба материала и метода в его художественном творчестве не всегда кончалась бесспорной победой материала. И всякий раз, когда реальная история уступала место внеисторическому закону, выдаваемому за общеисторический, появлялся вульгарно-социологический завиток. Поэтому у Тынянова получилось, что гром пушек, расстрелявших восстание, раздался только как гром победы, Тынянов не считал, что это была лишь тактическая победа. В стратегии русской истории ее роль оказалась совсем иной. Поэтому в "Смерти Вазир-Мухтара" гибнет великий поэт и следом за ним, по его же пути идет другой великий поэт. "Кюхля" тоже кончается смертью героя, и тоже на последней странице появляется Пушкин. Однако в "Кюхле" Пушкин представлен как оживающей, а в "Вазир-Мухта-ре" как идущий на смерть.

Но "Смерть Вазир-Мухтара" не антитеза первого романа, а развитие его идей, героев и стилистики. Сходство и различие двух первых романов Тынянова связаны со сходством и различием преддекабрьской и последекабрьской эпох русской истории, о которых они написаны. И как новая эпоха всегда производна от старой, так и поздняя книга всегда вырастает из ранней. Единство обоих романов обусловлено общей проблемой - проблемой интеллигенции и революции. Но как одно время не повторяет другое, так не повторяют друг друга и книги. Отличие второго романа от первого связано не с непохожестью материала, а с отношением писателя к нему. Решающим оказалось различное в обоих романах отношение писателя к истории. Это было важно для Тынянова не только потому, что он был историком, но главным образом потому, что он был человеком, который многое понимал и многое предвидел. Отличия "Кюхли" от "Смерти Вазир-Мухтара" связаны с неодинаковым отношением писателя к побудительным причинам событий. В "Кюхле" событиями управляет конкретная, реальная история, а в "Вазир-Мухтаре" событиями и поступками людей управляет внеисторический закон, обобщение, особенность, свойственная определенному времени, но распространенная на все времена. Поэтому "Кюхля" оказался одной из лучших книг для взрослых и юношества, а "Смерть Вазир-Мухтара" - одной из глубочайших книг русской литературы.

Конкретным выражением проблемы интеллигенции и революции в обоих романах являются последствия поражения декабрьского восстания.

В "Кюхле" восстание губят нерешительность, бездеятельность, отсутствие связи с народом, доносы и батарея гвардейской артиллерийской бригады, которые появляются вследствие определенных исторических условий. Гибель восстания и героя допускается как вариант, но вовсе не как единственно возможный. И Кюхельбекер - романтик, Энтузиаст, "сумасшедший", поэт, Кюхля - смотрит на вещи куда более здраво, чем Грибоедов - сухой, строгий, рассудительный, трезвый дипломат. Кюхельбекер не задумывается, было или не было что-то решено историей. Он встречает своего друга, берет у него пистолет и идет на Петровскую площадь.

В "Вазир-Мухтаре" гибель восстания и героя объяснены заранее заданным процессом, который не только изменить нельзя, но результаты которого уже заранее известны героям романа. Герои романа не живут, а доживают.

Развитие общих для обоих романов тенденций сопряжено главным образом с изменениями, происходящими с людьми. В 1927 году писатель стал несколько иначе относиться к своим старым героям - Кюхельбекеру, Пушкину, Грибоедову...

Попав из "Кюхли" в "Смерть Вазир-Мухтара", они оказались разведенными к противоположным общественным полюсам еще дальше, чем до восстания. Неустойчивое равновесие преддекабрьской поры было разрешено. Для устойчивости оказались необходимы шрапнель, пять виселиц, крепость, ссылки, разжалования, отставки и повышения в чине. Тогда все стало на свое место: Сухозанет, командовавший 14 декабря артиллерией на Петровской площади, 15 декабря стал генерал-адъютантом, Булгарин и Греч, выбирая между фон Фоком и Рылеевым, выбрали фон Фока, Ермолов получил отставку, а Кюхля очутился в крепости. Были расстреляны, разжалованы, вышиблены в отставку 20-е годы.

Так получил отставку Ермолов.

"Оказалось, между прочим, что на Кавказе сидело косматое чудовище, проконсул Кавказа, хрипело, читало нотации и т. д. Показалось, что он хочет отложиться, отпасть от империи, учредить Восточное государство. Ждали, что он после декабря пойдет на Петербург. Его окружали подозрительные люди. Он вел свою линию на Востоке, следовало его убрать. В 1827 году Ермолова уволили, участь 20-х годов была решена.

Ермолов впервые появляется в "Кюхле" за четыре года до декабрьского восстания. Появлению его в романе предшествует разговор Кюхельбекера с Грибоедовым. Из разговора выясняется, что "любезный, остроумный, насмешливый Ермолов... был здесь, по-видимому, совсем другим". Наивные надежды Кюхли на то, что Ермолов послушается его и отправится в Грецию, холодно развенчиваются Грибоедовым. Сюжетное тяготение - Ермолов Грибоедов - подчеркнуто и как бы предваряет "Смерть Вазир-Мухтара". В "Кюхле" Ермолов почти без исключения появляется лишь в связи с Грибоедовым. Вот как описан Ермолов в "Кюхле":

"Ермолов не был похож в эту минуту на тот портрет, который писал с него Доу. Мохнатые брови были приподняты, широкое лицо обмякло, а слоновьи глазки как будто чего-то выжидали и на всякий случай смеялись. Он сидел в тонком архалуке, распахнутом на голой груди; по груди вился у него курчавый седеющий волос. Он был похож немного на Крылова".

То, что Ермолов не похож на портрет, который писал с него "быстроокой" Доу, подчеркнуто. В тыняновском портрете его лицо лишено "воинственной отваги". Вместо героического портрета из галереи "начальников народных наших сил" - "слоновьи глазки", которые к тому же еще "чего-то выжидали". Это грибоедовский Ермолов (но Грибоедова из "Кюхли"), который в разные минуты бывает осторожным и насмешливым, крутым и любезным, остроумным и желчным, сильным, жестоким и властным.

Противоречивый Ермолов - это традиция русской литературы, начатая современниками полководца Пушкиным и Лермонтовым. Противоречивость складывается из черт, свойственных многим крупным русским деятелям преддекабрьской и последекабрьской поры, служившим родине на службе монархии. Пропорция в служении родине и монархии определяет истинное историческое значение человека. И поэтому, несмотря на жестокое подавление грузинского восстания, "усмиритель Кавказа" Ермолов - друг декабристов, полководец и государственный деятель, о котором восхищенно писали Рылеев, Кюхельбекер, Грибоедов, Пушкин и Лермонтов, - остался в истории как великий полководец и государственный деятель, а заменивший его Паскевич - душитель польской революции - как царский генерал.

Прошло восемь лет, подавлено восстание, пришла отставка. И вот Ермолов в "Смерти Вазир-Мухтара":

"Послышались очень покойные шаги, шлепали туфли; пол скрипел.

Ермолов появился на пороге. Он был в сером легком сюртуке, которые носили только летом купцы, в желтоватом жилете. Шаровары желтого цвета, стянутые книзу, вздувались у него на коленях.

Не было ни военного сюртука, ни сабли, ни подпиравшего шею простого красного ворота, был недостойный маскарад. Старика ошельмовали".