Солнце лезло в просторные окна со страшной силой, и мы тотчас раскрепостились до трусиков и босиком - в комнату, где можно плотными шторами цвета морской волны перекрыть дорогу уж слишком ослепительным солнечным лучам.

– Значит, Анатоль Козырев - запойный игрок? Так надо понимать?

– Пожалуй, - согласилась Веруня, покачивая чашечкой и роняя на свои розовые грудки черные капли.
– Скорее всего. Но я ещё уточню у кое-кого, чтоб знать доподлинно.

– Интересное кино, - сказала я.
– Страстишка-то, как и мне известно из литературы, - роковая... Последняя моя к тебе предсмертная просьба - узнай как-нибудь, а есть у него деньги-то для игры... Для большой или маленькой?

– Ты меня что, за дурочку держишь? Узнала. Деньги есть периодически, все-таки, певец, но быстро утекают. В его квартире на бачке нет даже крышки. Разбилась, а он все не соберется купить. Это фотокора как-то даже смутило. И его, певца, халат. Весь в пятнах. И тапки, хоть и бархатные, но косые-кривые, кое-какие... И люстра, хоть хрустальная, но в паутине. И рояль хоть какой-то старинный, но пыли на нем, как на плацу, где солдаты маршируют...

– Один живет?

– Когда как, судя по всему. Фотокор обнаружил в ванной комнате, под раковиной, дамские колготки черного цвета, правда, не нараспашку, а сбитые в комочек.

– Так-так-так, - сказала я.

Мысль же неизреченная в полном объеме выглядела следующим образом: "Во что бы то ни стало встретиться с певцом-игроком! Лицом к лицу! Он, судя по всему, натура нервная, дерганая... такие легко поддаются на ласку, уговоры, способны о своих горестях поговорить по душам. Он вон мне брякнул про роман Пестрякова-Боткина, что да, читал "Рассыпавшийся человек"... Брякнул и спохватился. Но поздно! Надо бы так устроить, чтобы мы с ним как бы слились в экстазе. Что если встретиться в казино, за одним игровым столом? Что если сесть рядом с ним и проиграть хоть немного на его глазах, а потом, к примеру, расплакаться на его плече? Или что-то в этом роде? Чтоб он расположился, доверился? А почему бы ему и не... Впрочем, если только... вот именно... он не причастен ни к какому криминалу, если он, черногривый, огненноглазый, не имеет никакого отношения к смерти-убийству прозаика Пестрякова... И его внучки Любы... то ест к её полету из окна. Иначе сразу насторожится и ускользнет... Но попытаться стоит".

– Веруня, золото, - сказала я.
– Пошли дальше. Я кассету приволокла с этими молодыми прожигателями жизни, которые мне не известны, но я хочу, чтобы были известны.

– Ну так суй в видак!
– обломком печенья Веруня указала мне путь к действию.

Нужные кадры я пустила на маленькой скорости и с остановками. Веруня хрустела печеньем, отпивала из чашки и молчала, глядя на картинки.

– Так ты их не знаешь?
– спросила я разочарованно.

– Наоборот, - наконец отозвалась моя полусообщница.
– Красавицу в центре, белокурое это видение, частенько встречала в свете, кажется, театроведка или что-то в этом роде. Далее девочки. Абсолютно точно знаю из кордебалета. Работают с попсовиком Леликом Гондаревым. Мальчик-блондин оттуда же. А вот пятого, шатена, что спиной стал, не стану врать, впервые вижу. Хотя, возможно... профиль больно знакомый... Слишком быстро отвернулся. Объектива испугался, что ли? С комплексами, небось! Таких теперь навалом!

– Говори, где я могу встретиться с этими девочками и мальчиком...

– Не скажу. Хочу быть твой благодетельницей, чтоб ты до конца своей карьеры целовала следы моих ног. Сама отыщу девчат. У меня с этой группой славные отношения. А тебе надо ещё пробиваться через всякие препоны.

– Ишь ты какая самоотверженная!

– Плачу по счетам! Ввек не забуду, как ты мне подсобила шпаргалкой на литературе. Иначе б мне журфака не видать! И как прокладки не пожалела в сложнейшей для меня ситуации! И как слезки мне утирала, когда мной пренебрег Костя Зацепин...

– Всего-то навсего?

Веруня прошлась по комнате в ритме румбы, тряся тугими грудками как какая-нибудь полинезийка и ответствовала, остановившись:

– Бери в расчет, Татьяна, также надежность импортных презервативов с запахом лимона. У меня же ещё дите не плачет. Хотя, конечно, хотела бы знать: ты как, на чью разведку работаешь, на внешнюю или на внутреннюю?

– Веруня!
– я застыла с ладошкой у виска, поставленной чуть косо, то есть в пионерском приветствии, и торжественно пообещала.
– Все, все объясню тебе первой, как только сама разберусь, что к чему.

– Небось, опять за идею, а не за хорошую денежку?
– уличила меня она тоном Арлекина, у которого вот только что уворовали Коломбину.
– Странная ты девушка: упрямо думаешь, что жить с человеком, а не с деньгами...

Никто нас, журналюг, с ходу не поймет. И не оценит глубины нашего падения во вседозволенность... Но мы за то и тяготеем друг к другу, что способы "развести бодягу", наерничать, наглумиться и вообще и не щадя самих себя... Жизнь такая... Без юмора - никак... Без анекдотов на злобу дня - ни дня. Языкастые ребята, эти самые журналюги, в конферанс способны вступать безо всяких предварительных репетиций, что ест благо, разрядка, психотерапия... Словом, расставаясь с Веруней, я ещё и ещё раз поблагодарила МГУ, факультет журналистики и, само собой, судьбу...

... На следующий день мы с Веруней встретились аккурат возле того здания, где репетировала поп-звезда Лелик Гондаров. Перспективно мыслящая девушка посоветовала мне посидеть снаружи, на скамеечке:

– Я изображу, что пришла брать у них интервью. Ну а по ходу спрошу, что это за красивые пареньки стояли рядом с ними в том ресторане, в тот вечер. Не скучай! На! Та самая жвачка, о которой в рекламе некая дебилка верещит: "Она как любовь, никогда не надоедает!"

Веруня исчезла за дверью, в которую то и дело входили стройные, стильно одетые девчонки и парни с отменно развернутыми плечами, пружиня на каждом шагу... Я же сунула в рот пластинку жвачки...