— Что ты так на меня смотришь? — Симаргл остановился, глядя, кажется, прямо на Ирку.

Но ответила та Табити, что была в «голограмме» над зеркалом.

— Думаю, какая тварь могла так покусать Великого Пса, чтоб аж до бешенства! — зло бросила она. — Еще чуть-чуть — и пена из пасти пойдет!

— Меня никто не кусал! — рыкнул в ответ Великий Пес, снова начиная метаться, как мечется большой, сильный и обеспокоенный зверь.

— Так как же ты додумался до такого… такого… — Табити пошевелила тонкими хищными пальцами с длиннющими ногтями, слов подходящих не нашла и только брезгливо повторила: — Такого!

— А почему нет, Владычица? — там, в Зазеркалье, больше тринадцати лет назад спросил этот восточный принц, этот крылатый Хорт, непокорно встряхивая копной темных, как жаркая ночь, кудрей. — Ты видела их фильмы? Наверняка видела, ведь ты любишь новомодные человеческие штучки. — Жест сильной руки словно презрительно отбросил эти самые «штучки» прочь. У Грэйла Глаурунга в зале невольно вырвалось одобрительное шипение. — То у них прорывается плотина и затапливает весь мир, то из-за парникового эффекта начинается оледенение и замерзает весь мир, то из-за истощения почв весь мир обращается в пустыню, а придуманное в их лабораториях секретное оружие убивает все живое. Сами понимают, что убивают мир… и не останавливаются, продолжая убивать! Они словно гордятся этим!

— Они не гордятся, — чуть устало пояснила Табити. — Они понимают и… пытаются предостеречь.

— Самих себя? И сами себя не слышат? Да и о чем они предостерегают — только о том, что могут погибнуть сами! Если вдруг умрут все синицы или все волки, они будут волноваться лишь о том, не повредит ли это им самим, и если нет — плевать! Ничья жизнь, кроме собственной, их не волнует! У них даже слово такое есть — «при-ро-до-поль-зо-ва-ние»! Они моими созданиями пользуются! Пользуются живыми как… как… своими механизмами, которые не живые и не мертвые! Берут сколько хочется, даже не думая ничего давать взамен!

— Можно подумать, твоих волков очень сильно волнует жизнь зайцев!

— Совершенно не волнует. — Он бросился в кресло напротив, грубо сминая собственные крылья. — Но и навредить по-настоящему, всем зайцам сразу, волки просто не могут! А люди… Когда-то они были другими. Маленькими, слабыми и… понимающими. Они пестовали живое, а если и убивали, то ровно столько, сколько самим надо для жизни, — великий закон был соблюден, жизнь кормила жизнь, Морана и Жива — одно. А потом они… изменились. С тех пор как они научились сбиваться в стаи, они только и делают, что убивают: друг друга, живность вокруг, траву, воду. Я честно терпел. Я ходил в защитной маске по улицам городов, когда ветер гнал дым с горящих торфяников. Я стоял за спиной у пожарных, когда пылали подземные нефтяные цистерны, на долгие годы выжигая траву и землю, и даже воздух… но больше я не могу! Я не могу есть их пищу — мне кажется, мои зубы перемалывают мертвый песок. Воздух в их мире липнет к моим легким. Не могу купаться в их водоемах — вода жжет шкуру. У меня перья из крыльев выпадают! — он возмущенно потряс крылом.

В судебной пещере Табити Ирка услышала, как вздохнул Айт. Уж он-то в курсе, какая вода в городских сточных коллекторах!

— И поэтому я решил… — очень сдержанно и спокойно сказал Великий Нес, — что человеческому роду не место на Мировом Древе.

— Не ври! — вдруг выкрикнула Табити из «голограммы» — так бешено и страстно, что вздрогнули все: и Симаргл, там, в живой картинке, и зрители в судебной пещере.

— Ты можешь врать моим сыновьям, можешь врать даже себе, Пес, но я-то тебя насквозь, до самого хвоста вижу! Человеческий род его разочаровал, надо же, вот именно сейчас! А ну быстро говори, что случилось! — прикрикнула Табити.

Великий Хорт некоторое время сидел отвернувшись — темные волосы, совсем как у Ирки, падали на лоб, прикрывая лицо от чужих взглядов.

— Разочаровал, да… — наконец глухо повторил он. — Весь. — Он медленно повернулся, волосы упали с лица. — Я ведь раньше думал, что они не все одинаковые. Что это их промышленники, торговцы, что угодно сделают ради этих своих… бумажек. Денег… Зверье перебьют, лес сведут, море отравят… А остальные — нормальные существа. А оказалось… их главные такие, потому что они все такие! Старые и молодые, богатые и бедные, мужчины и… девушки.

— Та-ак! — угрожающе протянула Табити. — Клянусь Мной, я начинаю понимать. Пес завел себе человечью девушку!

Симаргл кивнул — настолько убито, будто его поймали на крайне отвратительном поступке. И прикусил губу.

— Я был у хортицкой ведьмы, а там ее дочка…

— Лизка узнает — оборвет тебе крылья по самые лапы, кобель залетный! — с почти священным ужасом в голосе выдохнула Табити.

— Они не ладят…

— Когда это мешало обрывать залетным кобелям крылья? — хмыкнула Табити. — Ну? И чем же тебя так разочаровала эта твоя девушка?

Симаргл еще помолчал, попыхтел, а потом змеи, люди, коты и прочие в судебной пещере увидели невероятное — Симаргл дернул крылом — и внутри «голограммы» над зеркалом, внутри этого окошка в прошлое, открылось еще одно окошко, и в нем замелькали новые образы! Симаргл что-то показывал тогдашней Табити!

— Мама… — прошептала Ирка. В этом «окне в окне» по центральному проспекту Иркиного родного города, мимо давно исчезнувшего фонтана шла мама. Совсем молодая, всего года на четыре старше сегодняшней Ирки, и… странная. К груди она прижимала букет экзотических цветов — Ирка даже здесь, в Ирии, таких не видела, хотя видела она, конечно, не все. Мамино лицо то вдруг начинало светиться радостью, будто внутри лампочку включали, то эта «лампочка» гасла, мама мучительно хмурилась, словно что-то обдумывая, вздыхала и оглядывалась на идущего следом Симаргла.