Но тем лучше. Не будет бросаться людям в глаза. Обычно многие обращали внимание на её красоту при встрече, теперь же такого точно не случится.

Закончив наводить порядок в лаборатории, Ирис в последний раз оглядела помещение — не выдаёт ли что-либо ее ночного присутствия? — и вышла, закрыв за собой дверь.

Рассвет занимался нехотя, на сером небе расцветали неопрятные розовые пятна снеговых туч, пахло влагой.

"Скоро весна", — подумала Ирис. Было довольно холодно, и она застегнула молнию на чересчур тонкой куртке до самого горла, чтобы хоть как-то сохранить тепло, растаскиваемое порывами ветра, и ускорила шаг. Она хотела поспеть к открытию смены у охраны космопорта.

План был прост и незамысловат и одновременно невозможно труден в создавшейся пикантной ситуации. Она хотела приблизиться к Еве хоть чуть-чуть, сблизиться до состояния знакомой, просто запомнившегося лица, пятна, выделяющегося из толпы, которое приветствуют обычно кивком головы, и нанести свой подлый удар внезапно — как для Евы, так и для Вайенса. Если генерал не подготовит предварительно почву для удара, ситуация может развернуться вовсе неожиданно, и кто знает, как она откликнется для самого господина интригана.

А для этого нужно было с Евой перекинуться хотя бы парой фраз. Да хоть на ногу ей наступить и извиниться.

Всю ночь она искала у Евы хоть минутку времени, не занятого работой, чтобы пересечься с ней в этом пресловутом кафе, но тщетно. То ли не было этого времени, то ли уставший мозг просто не смог отыскать этой бреши в Евином графике.

Значит, оставался один выход — пойти и посмотреть на Еву хотя бы издалека, когда она работает.

Зачем?

У Ирис даже не возникало этого вопроса.

Как человек, общающийся со многими людьми по долгу службы, она прекрасно знала, что нужно разговаривать с людьми на их собственном языке, чтобы тебя поняли.

Язык Ирис изобиловал бранными словами и казарменными шуточками, как однажды сказал Вайенс. Профессиональная деформация; врачи частенько становятся циниками, особенно если выполняют грязную работу для Империи. Для Палпатина люди — это огромная фабрика, поставляющая нескончаемый поток ресурсов. Масса без лиц, без особенностей, серая глина, послушный материал для формирования чего и кого угодно, а Ирис была одной из тех, кто придавал определенную форму этой массе, ту, которая требуется, без вопросов и сантиментов, без сожалений и не вдумываясь. Тут поневоле очерствеешь и научишься отпускать сальные шуточки, чтобы хоть как-то заглушить голос совести и страх.

С Евой эти штучки не пройдут.

Она просто не станет слушать развязную болтовню шлюхи.

Ирис, конечно, видела Еву лишь однажды, и то издалека, но и этого хватило, чтобы понять, какова она, эта чистая тонкая девочка внутри.

Именно чистая.

Грязь войны, насилия, смерти, пошлости словно не липнет к ней, потому то она выше этого.

Даже если девочка услышит, — если Ирис удастся в свойственной ей манере донести до Евы эту мысль — эй, красотка, а твой бравый ситх ухватил меня за задницу! — то и воспримет она грубые слова так же.

Как откровения шлюхи.

Ничего более.

Идет война; солдаты повсеместно где-то кого-то трахают, выпивают и проводят время с девицами, чтобы как-то отвлечься и забыть об ужасах войны. То, что это сделал бы ситх, никого не удивило бы, и даже такая поборница морали, как Ева, не осудила бы его за это, ведь она же не ревнует к его собственной правой руке, наконец. Ну, спустил пар мужик, бывает.

Секс был бы так же естественен, как еда, как сон, как дыхание. Быстрый секс с продажной женщиной, шлепок под зад, пара кредитов на прощание, и конец. Забыто, вычеркнуто.

Незачем тут ревновать.

А Еву должно зацепить…

Она должна поверить, что здесь был не просто секс.

Она должна поверить, что ситх коснулся Ирис своей Силой, своей Страстью. Это куда более интимно и раскрывает желание больше, чем просто секс.

Вот поэтому требуется подобрать нужное слово.

Можно было подумать, что Ирис заморачивается напрасно: Вайенса, например, эти тонкости не смущали вообще, ему было достаточно и картонного кукольного представления, но мы-то помним, что думала о нём Ирис, притом с известной долей презрения.

Дурак примитивный.

Ирис же была перфекционисткой. Если браться что-то делать, то только качественно.

Ева поверит ей. Ева услышит её.

Ирис знала, что причинит Еве адскую боль.

Если Вайенс так настаивает на этой лжи, значит, он уверен, что Ева любит своего Тёмного Лорда, и он, вероятно, каким-то образом дал понять всем — не только Еве, — что и она ему в какой-то мере дорога.

Вот, значит, и надо резануть скальпелем так точно и умело, чтобы рана была глубока и смертельна. Раненая Ева тоже способна на многое, не стоит её сбрасывать со счетов. Может, рикошетом попадет по самому Вайенсу?