Крепость Сьюдад-Родриго, находившаяся в трех-четырех маршах от Саламанки, располагалась среди огромной безводной и пустынной равнины шириной в двадцать-тридцать лье: туда всё нужно было брать с собой. Массена отправил, что смог, для обеспечения собиравшихся там войск Нея. Массена приказал им приблизиться к крепости, построить там печи и бараки для продовольствия и боеприпасов, словом, завести всё необходимое для осады. Поскольку англичане, после вступления французов в Андалусию покинувшие испанскую Эстремадуру и ушедшие на север Португалии, могли попытаться помешать этим операциям, Массена предписал Жюно покинуть Леон и Бенавенте и передвинуться в направлении между Ледесмой и Саморой, дабы в случае необходимости иметь возможность сосредоточиться на правом фланге Нея. Благодаря этим приказам, за исполнением которых он следил с несвойственной ему бдительностью, Массена начал собирать в Саламанке снаряжение для внушительной армии, а вокруг Сьюдад-Родриго – всё то, чего требовала крупная осада.

Португальская кампания должна была начаться с осады Сьюдад-Родриго, и по этому поводу между Массена и его заместителями возникли первые разногласия. Англичане располагались в Визеу, в трех маршах от границы. Об их численности доходили различные сведения, армию оценивали в 20–40 тысяч человек, потому что смешивали англичан с португальцами, но никто не приписывал самим англичанам более 24 тысяч. Соседство с ними возбуждало пламенную смелость Нея. Он находил очень долгим и скучным выполнение осад Сьюдад-Родриго и Альмейды, расходование благородного рвения своих солдат ради посредственного результата – взятия крепостей, обладание которыми могло, конечно, убавить неудобств на дороге в Португалию, но не стало бы большим подспорьем в партизанской войне, угрожавшей французским тылам. Ней думал, что, напротив, сразу передвинув 6-й и 8-й корпуса и кавалерию Монбрена, то есть примерно 50 тысяч человек, на англичан и неожиданно атаковав их, французы имели все шансы разбить их, а после разгрома англичан крепости пали бы, вероятно, сами собой. Так французские войска достигли бы цели войны почти в первые же ее минуты.

Ней предложил главнокомандующему свой план, защищал его со свойственным ему жаром и одновременно написал Жюно, прося помочь ему убедить Массена. Пылкий Жюно присоединил свои настойчивые требования к требованиям Нея, нетерпение которого разделял, но ничего не добился. По странности ситуации главнокомандующий был вынужден не согласиться со своими заместителями, разделяя при этом их мнение, ибо сражения предпочитал осадам, обладая гением в первых и недостаточным терпением во вторых. Но приказы Наполеона были категоричны. Они предписывали до начала всяких наступательных операций захватить крепости Сьюдад-Родриго и Алмейду, некогда выстроенные для противостояния друг другу, а теперь обе направленные против общего врага, и не выдвигаться в Португалию прежде окончания великой жары и присоединения конвоя с запасом провианта для армии на две-три недели. Такие точные инструкции не оставляли места колебаниям, и какой бы план ни задумывался, надлежало исполнять приказы повелителя, чья власть была абсолютна, а познания не имели себе равных.

Однако все они были неправы в том, что подчинились приказам Наполеона вынужденно и неохотно. Несомненно, если бы английский генерал намеревался дождаться их в Визеу, они должны были без колебаний двигаться к нему, ибо разгром англичан в самом начале кампании стал бы великолепным результатом. Однако замыслы английского генерала целиком и полностью оправдывали предписания Наполеона.

Артур Уэлсли в результате своих последних операций приобрел огромное доверие британского правительства и даже публики. Когда все узнали, что их новый генерал Артур Уэлсли не изгнан с Иберийского полуострова, а напротив, сам изгнал из Португалии маршала Сульта, потом осмелился прийти к самой Талавере и дать сражение у врат Мадрида, после чего спокойно ушел от соединенных французских армий в Эстремадуру, люди поверили в него. На голову сэра Уэлсли посыпались неслыханные почести: ему пожаловали титул лорда Веллингтона и значительные денежные вознаграждения, и чтобы облегчить ему деятельность, послали его брата Генри Уэлсли к центральной хунте Севильи в качестве посла Великобритании. Другой его брат, маркиз Уэлсли, был государственным секретарем по иностранным делам. Однако ни оказанные стране услуги, ни великая слава, которую он начал обретать, не защищали его ни от нападок оппозиции, хотевшей мира, ни от возражений правительства, которое не переставало опасаться разгрома. Заключение Францией мира с Австрией удвоило страхи правительства: министры были уверены, что теперь на Иберийский полуостров прибудет лучшая армия Наполеона и ее лучший генерал, то есть он сам. При этой мысли вся Англия трепетала от страха за лорда Веллингтона и за армию, которой он командовал.

Вдвойне обеспокоенная миром с Австрией, публика надоедала кабинету, а кабинет надоедал лорду Веллингтону выражением своих постоянных страхов. Его умоляли быть осторожным и, отнюдь не расточая средства пропорционально опасности, выделяли ему деньги скупо, из опасений чрезмерно поощрить его в пребывании на полуострове. Бесстрашный генерал страдал, но был еще не достаточно могуществен, чтобы дерзнуть выказать свои чувства кабинету и парламенту. С редкостной проницательностью он судил о ходе вещей на полуострове лучше, чем сам Наполеон, не потому, что равнялся тому умом, вовсе нет, но потому, что находился на месте событий и не впадал в иллюзии, которые угодно было строить Наполеону, вступившему на неверный путь. Он оценил силу сопротивления, противопоставленного французам национальной ненавистью, климатом и расстояниями, увидел истощение их сил в глубине полуострова и несвязность их операций под руководством разделившихся генералов и осознавал малую вероятность прибытия Наполеона на столь отдаленный военный театр. Веллингтон был убежден в том, что огромное здание величественной Империи подточено со всех сторон; что Наполеон, несомненно, может завладеть большей частью Иберийского полуострова, но не сможет покорить Гибралтар, Кадис и Лиссабон, защищенные расстоянием и морем; что если Англия продолжит из этих крайних пунктов возбуждать и поддерживать своей помощью ненависть португальцев и испанцев, то изнуряющая Империю война будет возобновляться бесконечно; что Европа рано или поздно взбунтуется против ига Наполеона, а ему придется бороться с ней армиями, уже наполовину уничтоженными бесконечной и жестокой войной. Это мнение делало величайшую честь политической прозорливости Веллингтона, и он придерживался его с уверенностью ума и упорством характера, достойными восхищения.

Но всё зависело от сопротивления, какое можно будет оказать французам, будучи прижатыми (как того следовало ожидать) к оконечностям полуострова, и Веллингтон с великим вниманием искал и с редкостной зоркостью обнаружил почти неприступную позицию, с которой и надеялся бросить вызов всем усилиям французских армий. Позицией, которую он обессмертил, был Торриш-Ведраш близ Лиссабона. Между Тахо и морем Веллингтон заметил полуостров шириной в 6–7 и длиной в 12–15 лье, который легко было перегородить линией почти неодолимых укреплений. Тогда стали бы недосягаемы и Лиссабон, и большой рейд столицы, и флот погрузки, и продовольствие, и боеприпасы армии. Выбрав позицию, генерал сам наметил инженерам совокупность укреплений, которые хотел возвести, предоставив им заботу о деталях. Не открыв никому своего плана и не опасаясь обнародования в лиссабонской прессе, тогда совершенно ничтожной, он собрал (о чем Европа осталась в полном неведении) несколько тысяч португальских крестьян, которые под руководством английских инженеров стали возводить знаменитые линии Торриш-Ведраша. О строительстве едва знали и в английской армии, принимая его за обычные оборонительные работы, которые было естественно выполнять вокруг Лиссабона. Для оснащения многочисленных редутов, возводившихся поперек полуострова, было подготовлено более шестисот португальских и английских орудий.

Затем Веллингтон постарался увеличить свои силы соразмерно своему глубокому и сложному плану. В 1810 году английская армия под его началом насчитывала около 30 тысяч человек; кроме того, несколько тысяч английских солдат удерживали гарнизоны в Гибралтаре и Кадисе. Но генерал сумел приумножить силы. Португалия, которой оплачивали армию в 30 тысяч человек, доставляла на самом деле только 20 тысяч. К ним прибавили неплохо снаряженное ополчение, которое могло оказывать существенную помощь, потому что в его ряды ввели всех португальских офицеров, место которых в регулярной армии заняли англичане. Оно составило не менее 30 тысяч человек. Наконец, последним ресурсом стало своего рода народное ополчение, созванное идальго в захваченных провинциях, которое можно было использовать для партизанской войны в тылах французов. Таким образом, Веллингтон получил в свое распоряжение, не считая народных ополченцев, приблизительно 80 тысяч англичан и португальцев, из которых 50 тысяч были вполне способны сражаться на линии, а 30 тысяч годились для использования на оборонительной позиции.

Французы могли вторгнуться в Португалию либо с севера, дебушировав из Галисии на Опорто, либо с востока, передвинувшись из Саламанки на Коимбру, либо с юга, направившись из Бадахоса на Элваш и пройдя через Алентежу. Их сосредоточение вокруг Саламанки и вблизи Сьюдад-Родриго указывало, что базой операций станет Сьюдад-Родриго и что действовать они будут с востока. Войска маршала Мортье, собранные вокруг Бадахоса, могли бы посеять в том сомнения, если бы были более многочисленны и активны. Но сила собранных в Саламанке корпусов и развернутая перед Сьюдад-Родриго активность не оставляли никакого сомнения насчет истинного направления действий французов и доказывали, что они двинутся из Саламанки на Коимбру, следуя по той дороге, на которой испанцы построили Сьюдад-Родриго, а португальцы – Алмейду, чтобы противостоять друг другу.