— Хочешь, я сделаю тебе сегодня свой грим? Времени, правда, перед финалом будет немного, но постараюсь успеть.

— Нет, Беллин, спасибо. Я в последнее время неважно себя чувствую и хотела предупредить вас, что на месяц взяла отпуск у господина Рихтера, хочу поехать на воды, — мне было стыдно врать этим женщинам, но и раскрыть себя я не могла.

Скомкано попрощавшись, я удалилась в свою гримерку, села в любимое кресло и сосредоточилась. Представила беспокойный огонь, яркие всполохи отражали мои внутренние страхи, они захлестывали меня, выжигая все внутри. Я начала гасить этот огонь: вот он стал меньше, еще меньше, еще. Вот в моей руке красная, переливающаяся огненными всполохами, роза. Беру ее, ставлю в белую вазу с водой, вазу на белый стол у окна, где уже плещется белая газовая занавеска. Больше белого! Заливаю картинку ярким белым светом. Больше воздуха, больше! Взгляд со стороны — и вот уже на красивом столике у раскрытого окна стоит чудесная ваза с чудесной красной розой. Спокойствие и умиротворенность! Я вздохнула, открыла глаза. Я полностью спокойна.

Хотелось сделать что-то хорошее. Уступлю сегодня Финку, пусть сам царствует на сцене. Вспомнилась наша необычная ночь у тетки в доме, мои чувства тогда были какими-то светлыми, мне было так спокойно и хорошо с ним. В благодарность за эту ночь решила сделать Родстеру ответный подарок: уйду в тень, отбарабаню свои слова, зато он, наконец— то, покажет себя во всей красе.

Правда, в этом случае я разочарую господина Рихтера, но он уже видел два моих предыдущих выступления, а неудачное сегодняшнее, думаю, что спишет на мое плохое самочувствие.

Первый звонок, потом, почти сразу, второй. Я поправила личину перед зеркалом, провела по нему рукой. Меня впереди ждет неизвестность. Кто знает, чем закончится мое противостояние с графом ле Мор и тетей? Их двое, я одна. Никогда раньше не играла в такие жестокие игры, они же оба — короли интриг и афер. Но я готова бороться за то, что мне дорого. Надеюсь, до свидания, Селена, ты еще вернешься на эту сцену!

***

Весь спектакль я была лапочкой, милочкой и добрячкой, такой податливой и готовой на все Амандой, что Родстер к концу второго акта стал смотреть на меня с удивлением. Наши поцелуи прошли почти неосязаемо для меня, Финк решил применить сценическую технику «понарошку». Я не сопротивлялась — так, значит, так.

Я чувствовала щемящее чувство утраты сцены, мне было очень горько, и это невольно переносилось на мою роль. Со стороны могло показаться, что Аманда с самого начала знает, что случится что-то плохое, но все равно идет вперед, навстречу своей судьбе. В зале стояла гробовая тишина, ни вздоха, ни шороха. Говорила я тихо, через силу. Финк, умница, подстроился почти сразу. Произносил свои реплики спокойно, глубоким голосом, от этого они выглядели только весомее.

Кинув взгляд в левую кулису, увидела там Аманду Рэм, которая удовлетворенно кивала мне головой. Перед финалом почти ничего не стала менять в своей внешности. Просто посильнее разорвала платье, превратив его почти в лохмотья, и распустила волосы. Так хорошо и светло было на душе! Вот и мой финальный выход.

Шесть минут монолога. У меня в глазах стояли слезы. Мои паузы увеличились, и шесть минут триумфа я растянула на восемь. Все как всегда: полет, вспышка, падающие с потолка звезды.

На поклон выходили почти при полной тишине. Зато, прослушав глубокую паузу, зал взорвался аплодисментами, на сцену полетели букеты, занавес закрылся. Финк, взяв меня за руку и внимательно смотря мне в глаза, спросил:

— Селена, а что это было?

— Вы о чем?

— Вы сегодня сама покорность. Что-то случилось?

— Это мой вам подарок, господин Финк.

— Мне конечно приятно, но я чего-то не понимаю. А когда я не понимаю, мне хочется задавать вопросы.

— Не сегодня, пожалуйста.

Я не собиралась ему говорить, что взяла отпуск, что на время ухожу из театра, а там, кто знает, вернусь ли сюда еще. Я отняла руку и почти бегом направилась в гримерку. Мне что-то стало нехорошо. Рухнув в кресло, я почувствовала, как резкая боль пронзила мою голову, в глазах потемнело, и, по-моему, я разучилась дышать.

Когда пришла в себя, обнаружила, что сижу в луже воды в своем любимом кресле, а платье, и так представляющее собой лохмотья на юбке, теперь стало лохмотьями и в верхней части. Кто-то обмахивает меня веером. Подтянув вырез платья повыше, я повернула голову и увидела машущего веером Финка.

— А вам идет! — съязвила я. — Ну, что же вы остановились? Машите, сударь, машите, я всегда любила свежий воздух.

И я разразилась целой речью по этому поводу, Финк же молчал и очень странно на меня смотрел. Я подтянула вырез еще выше, поправила волосы, чуть приподнялась. Что? Почему он так странно себя ведет?

— Селена? — хрипло произнес Финк. — Это вы?

— Я, вы что осле…, — я судорожно прошлась руками по своему лицу. Ничего не понимаю. Взяла в руку волосы, поднесла к глазам и застонала: я блондинка. Я — Диана, и Финк это увидел.

— Подите прочь, — холодно произнесла я и выпрямила спину.

— Хамелеон? — неверяще протянул Родстер. — Вы Хамелеон?

Я вскочила, пережила небольшой разворот комнаты, которая стала качаться не хуже палубы корабля. В ушах опять зашумело, в глазах потемнело, и я снова без сил рухнула в кресло. Сколько же прошло времени с момента приема «Чар»? Часа четыре прошло точно, а может быть и больше. Меня начал бить озноб.