– Вы сегодня ужинали?- спросил я их по-немецки, обрадованный возможностью убить сразу нескольких зайцев.

– Да, -почти одновременно ответили они, сразу посмотрев на меня уважительно и несколько удивленно. Но все равно нам надо было уходить. Сердечно попрощавшись, мы вышли. Посмеявшись с Вадиком над ним самим и поделившись впечатлениями, мы продолжили путь.

Мой отец -очень принципиальный человек. Он обладает государственным мышлением и энциклопедической эрудицией. Работе он отдает себя всего. Будь он покладистей- он бы давно уже находился в верхних эшелонах власти России. Но его принципы, как он сам про себя выразился, на него больше навлекают, чем приносят. Их у него всего 2: порядочность и справедливость. Отстаивай он их только по отношению к себе, -он бы уже давно почивал на лаврах. Но он не мыслит себя без людей, за судьбы которых он ответственен. Я был первым его сыном. Поженились они с матерью в 1964-м году. Я родился в 1965-м. У матушки от первого брака уже была дочь-Таня. Она на 6 лет старше меня.

Приехав в Калинин, спустя день, я почувствовал, что мне нужно отцу рассказать все случившееся со мной. Дело в том, что говорил я сильно тяжело набирая в грудь воздуха и постоянно заикаясь. Создавалось странное впечатление, и я рисковал быть неправильно понятым. Отец с готовностью и уже пониманием чего-то принял мое желание. Рассказ длился 5 часов. Пытаясь обрисовать картину своего недавнего мировосприятия и случившегося со мной, я с картины мироздания перескакивал на Краснова, с него на людей, с людей на Гарика.

– Подожди, Миша. Давай попытаемся выделить в случившемся главное.

– Какое главное? Разве могут быть в жизни частности?

Но отец тем не менее меня понял.

– Давай я познакомлю тебя с нашей знакомой.Она-психотерапевт.Женщина исключительной деликатности и порядочности.

Я колебался. Дав согласие, я через некоторое время забирал его назад. Я боялся раскрывать неспособную защитить себя свою душу перед незнакомым человеком.Это бы означало расписывание перед ней и самим собой в своей слабости полностью. А если она еще и не сможет помочь? Нет.

Моя мачеха -Татьяна Геннадьевна -для меня -Таня, будучи достаточно осведомленной в фармацевтике, с помощью отца настояла, чтобы я стал принимать пирацетам.

"Это витамины для мозга- они радикально на тебя никак не повлияют", -внушали мне они. Для меня таблетки тоже означали расписывание в слабости, но витамины-это был компромисс.

С папой и Илюшей мы съездили за Ваней в санаторий и всей мужской компанией- в Москву погулять. У зоопарка, в который мы пошли, произошел кусочек цирка. У памятника героям-краснопресненцам гид-папа задал Ване вопрос:

– Ваня, кому памятник?

– Пушкину.

– Вань, а посмотри что у мужчины в задней руке?

– Граната.

– Вань, а зачем Пушкину граната?

– Незачем,-сказал Ваня, подумав.

– Тогда кому этот памятник?

– Лермонтову,-сказал я за него.

Наш хохот перекрыл шум машин.

Зимой во время моего просветления произошло то, о чем 6 лет спустя я прочитал у Бхагавана Шри Раджниша. Мои родители были во мне убиты. Нет, я не перестал их уважать и питать сыновних чувств, но они теперь перестали для меня быть авторитетами. У меня теперь своя голова была на плечах. Теперь я видел все ошиб

одов, которые я не мог довести до конца. Выяснение отношений все дальше стало удалять наши души друг от друга. Я опять стал чувствовать себя одиноким. "Скорей бы приехал Вадик",-думал я. Он приезжал за 4 дня до отъезда в Благовещенск. Этого было достаточно и для его знакомства с отцом и для поездки к Вале на дачу.

Я так обрадовался ему, встретив его в Москве на Киевском вокзале. "Проблема отцов и детей",-прочел я в его глазах охлаждающую меня моим обезличиванием реакцию в его глазах. Но что было делать? Поехали. В первый вечер отец после выпитого вина стал рассказывать нам о Великой Отечественной войне. Рассказывал он о том, как он сам восстанавливал истину о прошедших боях и изобличал фальсификаторов или умалчивающих правду историков, освещавших бои в угоду правящей верхушке и боящихся за свою жизнь. Мне было безразлично от тяжести своего состояния, и я сидел и ради приличия таращил глаза и поддакивал. "Хоть Вадик насладится встречей с умным человеком",-думал я. После беседы мы с ним вышли на улицу.

– Вот это голова!-сказал Вадик.

Я был польщен.

– То, что мне за 6 лет института преподаватели не смогли вдолбить, он рассказал за 2,5 часа.

Мы шли дальше.

– Мне по ... его знания, мне важны его понятия.

– ...?!Ты что говоришь?

– А что я говорю?

– А ты ничего только что не сказал?

– А что я сказал?

– По-моему не надо большого ума, чтобы понять что ты сейчас сказал. Достаточно на твое место поставить меня, а на место моего отца Трифона Сигизмундовича. Мы вышли на набережную Волги. Сели на скамейку.

– Знаешь, последнее время мы что-то перестали понимать друг друга,- несколько печально сказал он с больным для меня намеком. Вместе с чувством тоски, охватившем меня, во мне проснулось и чувство хозяина положения: каково ему одному быть непонятым в чужом городе.

– Вадик, забудь про это, все, пошли домой, это мелочи. Но он так не думал. Он был обижен. К Вале на дачу мы поехали с ночевой на следующий день. Валя дал мне разрешение приезжать туда в любое время, независимо от его там присутствия. Набрав продуктов, мы туда прибыли.