– Что за вещь, можно посмотреть?

– Конечно.
– Журковский решил демонстрировать полное спокойствие и уверенность в незначительности, а главное, абсолютной безопасности услуги, оказанной мэру.
– Смотри.

Он с готовностью положил коробку на пол, открыл ее и достал ружье.

– Смотри, какая вещь! С дарственной надписью. Президент подарил. Он боится, как бы не стащили из квартиры. Там же маляр, штукатуры. Много всякого народу болтается. А вещь-то редкостная. Даже не то что редкостная, а сама понимаешь, историческая.

– Да... Так ты и с Гречем встречался?

– У Суханова, - зачем-то соврал Журковский.
– Они же, оказывается, друзья. Я и не знал.

– У него все друзья, пока нужны для дела. А когда надобности нет, тут же всех забывает. С тобой вот был - не разлей вода. А как пошел во власть, словно и незнаком...

– Да что ты говоришь, Галя! Мы же вчера встречались, и сегодня тоже.

– Конечно. Понадобилось ему ружьишко пристроить, вот и встретились. А если бы не это, я тебя уверяю - еще лет десять не виделись бы.

– Да перестань ты говорить о том, чего не знаешь. Лучше скажи - Вовка не звонил больше?

– Звонил.

– И что? Когда уезжают?

– Завтра, сказал, пойдут билеты менять. Или вообще сдавать. Денег нет.

Журковский поставил ружье в угол и стащил с ног ботинки, не развязывая шнурков. Он вдруг почувствовал смертельную усталость и голод.

– Деньги есть. Суханов дал аванс. У нас в доме еда какая-нибудь осталась?

– Осталась, конечно. Ужин давным-давно готов...

– Отлично, Галочка! Отлично. Ты просто устала. Все устали. Я тоже с ног валюсь. Пойдем ужинать. Деньги есть. Работа есть. Все хорошо.

Глава 5

Сергей Сергеевич привычно нажал на кнопочку, и стекло, отделяющее пассажиров от водителя, поднялось.

– Павел Романович, как дела в Москве?
– спросил Лукин, сидевший рядом с шефом на заднем сиденье. Машина ехала в аэропорт.

– В Москве? Плохо, Сергей. Если честно, то плохо.

– У Самого были?

– Нет. Не принял. После того разговора - все. Связи нет.

– После какого разговора?

– Ну когда он спросил меня, что я думаю по поводу его выборов.

– А-а... Да. Кстати, я выяснил по своим каналам, что там происходило.

– И что же?

– Поголовный опрос самых популярных в народе политиков. То есть потенциальных соперников. Пусть даже они не выставляют сейчас свои кандидатуры. Если Сам предполагает, что могут, этого уже достаточно.

– И что же?

– Что... Все признались в горячей и искренней любви.

– Ага. Кроме меня, выходит.

– Выходит, кроме вас.

– И ты думаешь, эта история с ружьем устроена по прямому приказу Самого? Он, что же, так обиделся, получается, что решил меня в холодную засадить?

– Очень не хотелось бы мне так думать, Павел Романович. Очень. Однако вся эта суета... Все эти газетные публикации... Мне кажется, здесь не тот случай, когда можно отмахнуться: мол, собака лает - ветер носит.

– И что же вы предлагаете?
– Греч и Лукин тоже переходили с "ты" на "вы" в зависимости от важности обсуждаемого вопроса и обстановки, в которой это обсуждение проходило.
– Отменить поездку? Оставаться здесь и разгребать все это чужое дерьмо?

– Я бы остался, - сказал Лукин.
– И вплотную занялся бы организацией штаба. До выборов уже... В общем, нужно работать.

– Работать... Конечно...

Греч хотел сказать, что он-то как раз и работает. Павел Романович был глубоко убежден в том, что работа политика - это не заседания предвыборного штаба, не возня с "имиджмейкерами" (как же он ненавидел это слово, да, впрочем, и многие другие словечки из недавно народившегося, модного "новояза"!), не утверждение или доработка плакатов с изображением себя, любимого, а нечто совсем другое.

Первая предвыборная кампания, судя по всему, доказала его правоту.

Тогда все деньги, предназначенные для проведения предвыборной агитации, были отданы детским домам, а сам Греч уехал помогать первому Президенту России. Дела, дела, тогда люди еще следили за тем, что он делает, следили, верили ему, одобряли его поступки и шли за ним.

– Работать, - повторил Греч.
– Вот я и думаю, Сергей, что ты преувеличиваешь. Именно - нужно работать. И не забивать себе голову этими гадостями. Работы что ни день, то больше. А все это...
– Греч положил руку на стопку свежих газет.
– Все это частности. Обычное предвыборное поливание грязью.