Уже не гнев, а удивление засветилось в голубых глазах короля. Он спросил внезапно севшим голосом:

– Мой брат ненавидит вас? Почему?

Жиль колебался только мгновенье. В конце концов, ему нечего было терять. Смело устремил он взгляд, чистый как горное озеро, в голубые глаза своего суверена и спокойно произнес:

– Потому что я душой и телом предан моему королю, а мосье никогда не любил и никогда не полюбит верных слуг брата, чьим троном он мечтает завладеть.

Грозная тишина повисла в комнате. Король отодвинул свое кресло в тень, и теперь были видны только его руки, лежавшие на подлокотниках кресла. Ладони, сжатые в кулаки, побелевшие суставы выдавали всю силу чувств, переполнявших Людовика... Но кем был разгневан он? Жиль сознательно бросил такое серьезное обвинение, близкое, по существу, к оскорблению Величества, и теперь мог быть посажен до конца дней своих в Бастилию. Что теперь произойдет? Взрыв гнева и возвращение в тюрьму или?.. Без страха Жиль поставил на карту свою жизнь.

Взрыва не произошло. Слабым голосом, который, казалось, шел из глубины ночи, король произнес:

– Верите ли, я не замечаю его. Три раза, еще до рождения принцев, составивших мое счастье и надежду Франции, мосье пытался меня убить. В первый раз почти сразу после коронации: здесь в коридоре вдруг погасли все свечи. Я тотчас узнал брата по запаху ириса - он тогда любил эти духи, впрочем, после этого случая сразу же их разлюбил. Второй раз на охоте: только резвость коня спасла меня от рокового выстрела. Охота на короля. Об этом рассказал мне крестьянин, он не захотел помогать убийцам. Я щедро заплатил ему, чтобы молчал. В третий раз мне подали подряд две кареты, развалившиеся одна за другой на первом же повороте. Как не вспомнить Нерона!

Вот видите, шевалье, вы ничего нового не сказали мне о моем брате. Он верит, что когда-нибудь станет королем, это предсказал его любимый астролог граф де Моден...

Имя де Модена, напомнившее ему о собственных горестях, вывело Турнемина из оцепенения, в которое погрузили его ужасные слова короля.

– Король все знает, - прошептал он пораженный.
– И мосье все равно на свободе, мосье не выслан из страны?

– Я не мстителен, сударь. Это запрещено Богом и не достойно короля. В нашем роду и прежде бывало, что короли страдали от заговоров своих братьев. Людовик Тринадцатый, мой предок, много претерпел от своего брата Гастона Орлеанского, однако Гастон Орлеанский никогда не был наказан. И потом..., так легче за ним наблюдать.

Сосланный в провинцию или заключенный в Бастилию, он вызовет к себе жалость, разбудит преданность, и в конце концов мне же от этого будет хуже. Да и рождение трех детей нанесло сильный удар по его амбициям и предсказаниям графа де Модена. Мой брат - человек разумный и теперь довольствуется тем, что числит себя в оппозиции...

– Оппозиция!
– вскричал Жиль. Это слово настолько не подходило к старательно и неторопливо построенной интриге, что он осмелился прервать короля.
– Сир, сир! Ваше Величество ошибается! Мосье не отступился, он только изменил свою тактику.

– Вы что-то знаете?

– То немногое, что я знаю, может помочь сохранить спокойствие в государстве и в душе короля. Известно ли Вашему Величеству, что за спиной этой ничтожной де Ла Мотт прячется граф Прованский?

– Что?!

– Именно так! Мосье хорошо спрятался! Никто не видел их вместе, а теперь он и подавно порвал все связи с этой женщиной. Но это все-таки мосье!

– Постойте! Он ее даже не знал!

– Он знал ее. Клянусь честью, сир, я видел их вместе, я слышал, как они разговаривали в роще Трианона в тот вечер, когда королева принимала Его Величество Густава Третьего.

– Мосье не был приглашен.., хотя швед был его другом или, вернее, по этой причине.

– И все-таки он там был. Я не очень хорошо слышал, о чем они говорили, - солгал Жиль," у которого не было никакого желания рассказывать королю о письме Ферсена, украденном у королевы графиней де Ла Мотт, - но того, что достигло моего слуха, уже вполне достаточно. Порочная жадная женщина заинтересовала графа.

С тех пор как он перестал губить короля, он начал губить репутацию королевы.

– Но ведь не для него де Ла Мотт украла колье?

– Нет, она единственный автор этого воровства, но это не помешало мосье обвинить в краже кардинала. Он конечно же, сир, не вор. Он одурачен, обманут, мистифицирован и теперь дорого расплачивается за легковерность и доверчивость.

Людовик XVI встал и, заложив руки за спину, стал медленно прохаживаться по кабинету. Лицо его еще больше помрачнело. Жиль понял, что виной тому имя кардинала де Рогана.

– По-вашему, кардинал не виноват?

– В воровстве? Конечно, нет. Минутное безумие, необдуманность, может, недомыслие, но...

– А в оскорблении Величества?

– В оскорблении Величества, сир?! Я не вижу...

Турнемин был выше своего короля, и Людовику пришлось высоко поднять голову, чтобы заглянуть в честные глаза гвардейца. Гвардеец же в глазах короля увидел только глубокую печаль.

– Если человек осмеливается претендовать на любовь королевы - это оскорбление королевского Величества и ее супруга - короля. Можете вы мне поклясться, что кардинал и в этом не виноват?
– Яростью зажглось лицо короля, его обычно тусклые глаза сверкали.
– Я не знаю, какие вольности позволительны по отношению к честной женщине?