Гийо вздрогнул, но решил не сдаваться.

– Вы не есть нож, - сказал он, подражая не правильной речи индейца. Вы ничего не резать...

Одним прыжком Понго оказался возле тюремщика и показал ему свои длинные передние зубы.

– Я не есть нож, но я иметь зубы!
– крикнул он, бешено сверкая глазами.
– Я отгрызать зубами большие волосатые уши! Я это делать часто в сражениях!

И он сплюнул, будто какой-то волосок застрял у него между зубами.

Бедный Гийо! Опрометью, не оглядываясь, он выскочил за дверь и помчался, спотыкаясь и роняя посуду, подальше от этого страшного места.

Даже кулаки Турнемина не так напугали его, как острые и жадные зубы дикаря. Дверь запереть он и не подумал...

Ужас тюремщика развеселил невозмутимого индейца. Все еще смеясь, он подошел к двери и тихонько толкнул ее... Дверь отворилась, за ней он увидел пустую лестничную площадку, освещаемую одиноким факелом.

– Интересно...
– только и сказал он.

Но Жиль был уже снаружи. Не раздумывая, он бросился к открытой двери, к этому символу свободы, полагаясь на одну лишь удачу, как когда-то в коллеже Сент-Ив де Ванн. Тогда незакрытая дверь изменила всю его жизнь, позволила жалкому семинаристу познать просторы Америки, встретиться с опасностями и приключениями, познакомиться с Жюдит... Он схватил Понго за руку.

– Давай попробуем! Может, это нам знак свыше?!

Они стали осторожно опускаться, но вдруг Понго остановился и потянул своего хозяина за рукав: острый слух индейца первым уловил какой-то подозрительный шум. Узники прислушались... Теперь уже явственно были слышны шаги, как будто поднималось несколько человек, раздавались слова команды, звякало оружие.

– Сегодня нельзя, - прошептал Понго.
– Дверь открыта, да, но за ней много других дверей. А еще сторожа, решетки и рвы...

– Сторожа старые, это в основном инвалиды, двери можно отпереть, решетки тоже, через рвы перебраться...

– Да, можно, но с оружием в руках. У нас нет оружия...

– Мы отнимем его у первого же солдата! Пошли!..

Но Понго даже не шелохнулся и продолжал удерживать своего слишком нетерпеливого друга.

– Нет! Подумай, что произойти, если мы попадаться? Нас убьют!

– Нет, но могут бросить в карцер и разъединить... Ты прав, Понго. Через три дня мы сможем снова повторить эту попытку, но уже с оружием в руках!

– С оружием?

– У человека, что приходил к нам сегодня, была шпага...

Большой отряд поднимался по лестнице. Пробиться через него было бы трудно даже вооруженному, поэтому узники как можно бесшумнее поспешили к своей камере и плотно закрыли за собой дверь. Только стражники, конвоировавшие нового заключенного, миновали камеру де Турнемина, как открылось окошечко в двери, и Гийо с радостью убедился, что узники не воспользовались его забывчивостью. Он облегченно вздохнул, запер дверь и удалился. Стало тихо...

– Ты хорошо сделал, что остановил меня, - сказал Жиль с плохо скрываемым сожалением.
– Из Бастилии не бегут.., не подготовившись. А у нас всего три дня. Три дня!
– воскликнул он, в бешенстве так сильно стукнув кулаком по столу, что одна его ножка не выдержала и сломалась.
– Если через три дня я не верну того, чего у меня уже нет (мешочек и письмо я сжег, а портрет унесла с собой Жюдит), то мне надо отсюда исчезнуть.

– Ты говорить, бежать невозможно?

– Есть один способ, Понго, - ответил Жиль, пожимая плечами.
– Он называется смерть.

– Смерть?

– Да, может быть, это лучший выход... Моя смерть освободит Жюдит, спасет королеву и кардинала... Через три дня, если нам не удастся убежать раньше, граф найдет здесь только мой хладный труп...

– Но как умереть, не имея оружия?

– Есть тысячи способов: например, повеситься на галстуке или вызвать сюда стражника и отнять у него шпагу...

– Хорошо, но лучше взять шпагу, чтобы бежать!

А почему бы не попробовать! Бороться за свободу и умереть со шпагой в руке лучше, чем со страхом ждать приговора и провести остаток своей жизни узником королевской тюрьмы. Потом, кто знает, с Божьей помощью и не такое удавалось!

– Остается выяснить, - продолжал Турнемин уже вслух, - если мы сбежим, останется ли жива Жюдит. Ведь граф Прованский способен убить ее, чтобы только отомстить мне. Боюсь, Понго, что только моя смерть сможет освободить ее.

– Тогда, - сказал индеец, - я умирать с тобой. Здесь нечего больше делать, завтра я начинать Песню Смерти.

Жиль не стал его отговаривать, это было бы совершенно бесполезно. Раз приняв какое-нибудь решение, Понго никогда не отказывался от него.

Индейцы не боятся смерти: она для них такое же повседневное дело, как охота или еда. С детства каждый из них знает, что в предназначенный день она возьмет его за руку и уведет в страну вечной весны и вечной охоты, в страну Великого Духа... Смерть - это друг, ее полагается встречать радостной песней, находит ли она тебя в поле или у пыточного столба...