Приземление было не слишком удачным - граф стонал и ругался.

– Сумасшедший, что за манеры, - бормотал он, с трудом поднимаясь и усаживаясь на стуле.
– Никто вас пока что вором не считает.

– Тогда объясните мне значение слова "пособничество", если речь идет о человеке, обвиняемом в воровстве.

– Пожалуй, вы правы. Следовало бы сказать - сговор...

– Но это еще хуже!

– Вам не угодишь! Потрудитесь-ка вспомнить, что именно вам, посланному арестовать кардинала, он передал некие предметы...

– Да будет вам известно, сударь, что я ничего не получал от господина кардинала, кроме.., пастырского благословения.

– Я скажу больше. Это произошло в апартаментах де Рогана, пока он менял свою шелковую сутану на более подходящую для узника одежду.

Вы, королевский гвардеец, связанный присягой, взяли у него и спрятали от правосудия важные улики. Вы нарушили приказ...

Турнемин холодно посмотрел на графа.

– Понго, - скомандовал он, - выброси этого господина из моей камеры, он мне надоел. Сначала называет меня вором, теперь изменником...

Понго быстро подошел к графу и взял его за плечо.

– Подождите, - закричал не на шутку испугавшийся граф.
– Вы что, не хотите узнать, что стало с вашей женой?!

– Стой, Понго!

В напряженной тишине Жиль выпрямился во весь свой огромный рост и медленно подошел к графу.

– Где она?
– тихо спросил он, и голос его дрожал от гнева.

Де Моден съежился на своем стуле.

– В надежном месте, не волнуйтесь...

– Это обычный ответ, меня такой не устраивает. Мне подойдет ответ географический: где, в каком городе, на какой улице?

– Слово чести, я не знаю, где она!

– Я вам не верю!

– Но это действительно так!
– бормотал де Моден, стараясь понять, кто для него опаснее: разъяренный Турнемин или неподвижно застывший индеец. Монсеньер слишком хорошо знает вас, он не сообщил мне, где скрывается госпожа де Турнемин. Я знаю только, что это один из замков мосье, что с вашей женой обходятся наилучшим образом и что здоровье ее в полном порядке.

– Как она попала в руки этого человека, ведь она прекрасно знала, какой он негодяй!

– Шевалье, вы забываетесь!
– возмутился старый придворный.
– Как вы смеете так говорить о сыне Франции!..

– Я не сказал и десятой доли того, чего он заслуживает!
– воскликнул Жиль.
– Да этот сын Франции мечтает только об одном: как бы отнять корону у брата! А я люблю короля, жизнь моя принадлежит ему, а не презренному графу Прованскому!

Увидав, что больше на него никто не нападает, граф де Моден стал успокаиваться. Он поправил галстук, смятый рукой Жиля, достал из кармана серебряную табакерку, взял из нее щепотку табака и с удовольствием вдохнул ее.

– Ваша преданность Его Величеству похвальна и понятна, сказал он спокойно, - ваша жизнь действительно принадлежит королю, а вот жизнь вашей супруги принадлежит монсеньеру графу Прованскому.

Жиль побледнел, но не от страха. Если бы он не боялся повредить Жюдит, он просто задушил бы сладкоречивого астролога.

– Ее жизнь?!
– переспросил он внезапно охрипшим голосом.
– Неужели же этот несчастный, которого вы только что назвали громким титулом сына Франции, осмелится посягнуть на жизнь невинной женщины?

– Это сильно огорчит его светлость, тем более что придется нарушить законы гостеприимства.

Ваша жена очень любит ту, кого мы называем мадемуазель Жюли, и сама пришла искать убежища в Монтрей...

– Она искала убежище в Монтрей? Я никогда не поверю этому!

– Придется поверить. Узнав, что вы покинули ее ради свидания с королевой, ваша жена вспомнила о том участии, которое всегда встречала в доме графини, и, естественно, отправилась в ее поместье в Монтрей...

– А ваш добрый господин, естественно, отправил ее в один из своих многочисленных замков. Великий принц, добрый принц! Но хватит об этом! Вот уже целый час вы ходите вокруг да около, скажите же наконец, что вам от меня надо?

– Красный мешочек, вышитый руками самого кардинала. Мы знаем, что он носил его на груди рядом с нательным крестом.

– Действительно сожалею, но у меня его больше нет. Я сжег его...

– Сударь, вы принимаете меня за дурака. Конечно, вы сожгли мешочек, но его содержимое?..

Письмо.., и портрет?

Значит, и это известно! Уж не сам ли дьявол этот сын Франции! Как он мог узнать такие подробности, ведь в комнатах кардинала никого, кроме них, не было! Жилю захотелось перекреститься.