– Чудесно, вот и решение! Америка в большой моде, мы сделаем из вас американца.

– Замечательно!
– засмеялся Бомарше.
– У меня много разных американских документов осталось от Родриго Хорталеса!

– Что ж, я согласен стать американцем. Мне нравится...

– Все не так просто, - охладил его пыл Превий, - изменив имя, мы должны изменить и ваше лицо.., и не только лицо. Здесь это не удастся.

– Куда я должен идти?

– Ко мне... Вы переедете ко мне вместе со своим слугой, потому что ему тоже придется изменить свой вид, если он хочет остаться с вами. Испанец из него не получился, да и языка он не знает.

Жиль посмотрел на Бомарше.

– Это надолго?

– Три или четыре дня, не больше. Конечно, мою жену нельзя сравнить с Терезой, но вам будет у нас хорошо.

– Три-четыре дня, - повторил Бомарше, - смотри, больше он не выдержит! Когда вы отбываете?

– Немедленно.

И вот подали карету, и благородный испанец вместе с секретарем отправились наносить визит госпоже Превий, известной артистке. Жиль выглядывал из окошка экипажа и с радостью видел старые вязы, росшие вдоль дороги, дома, людей.

Ощущение свободы пьянило его, мир больше не ограничивался серыми крышами улицы Вьей-дю-Тампль, а игрушечный сад Бомарше больше подходил малышке Эжени, чем нашему искателю приключений.

На следующий день Жиль, стоя перед зеркалом, рассматривал свое новое лицо: из зеркала на него глядел человек несколько старше его и более похожий на пирата, чем на элегантного лейтенанта личной гвардии наихристианнейшего короля. Его светлые волосы стали почти черными, с легкой проседью на висках, шрам оттягивал к уху угол рта, светлые глаза прятались под густыми темными бровями. Короткая бородка клинышком завершала картину.

– Вам придется, - говорил Превий, не без гордости разглядывая свое произведение, - отрастить собственную бороду. Скорей всего она темнее, чем волосы на голове, но если я ошибаюсь, то вы всегда можете подкрасить ее: я буду регулярно снабжать вас красителем. Куда вы направляетесь?

Жиль не ответил, он продолжал себя разглядывать.

– Довольно несимпатичный, - наконец проговорил он, морщась, - я страшен как смертный грех.

– Я бы так не сказал. У вас скорее дикий вид, чем ужасный, он может даже нравиться. Но самое главное достигнуто: вы не похожи на себя прежнего, а это то, что нам нужно.

– Хорошо, кто же я такой?

– Моряк. Вам это больше всего подходит, Бомарше тоже так думает. Вы когда-нибудь плавали?

– Я бретонец, - сказал шевалье с гордостью, - я с детства на море.

– Прекрасно. Теперь вам надо изменить походку, держаться не так прямо, служба в гвардии придала излишнюю жесткость вашей выправке. Нет, сутулиться не надо, достаточно лишь втянуть голову в плечи и слегка ими покачивать при ходьбе. Попробуйте...

Весь вечер и часть следующего дня Жиль репетировал под руководством актера. Превий был несравненным учителем, очень терпеливым и деликатным. Понемногу он смягчил военную выправку и придворные манеры, стараясь вернуть своему ученику непринужденную свободу времен юношества.

– Да, при дворе так себя не ведут, - сказал Турнемин смеясь.
– Если я и дальше буду вас слушаться, это кончится тем, что я положу ноги на стол.

– Кладите, это входит в вашу роль. Не волнуйтесь, когда будет надо, ваше тело само вспомнит движения и походку придворного. Теперь спустимся в библиотеку, я попросил принести туда рому. Мы будем пить, вернее, пить будете вы.

– Как это я буду пить? Не один же все-таки?!

– У меня слабая печень, поэтому алкоголь мне противопоказан. Но настоящий моряк должен здорово пить, и я хочу посмотреть, как на вас действует пол-литра спиртного.

– О, если дело только в этом, не беспокойтесь, я прошел хорошую школу в Ньюпорте в Виргинии с моим другом Тимом Токером и с господином Лафайетом, сказал Жиль, вспоминая достопамятную пьянку в лагере Вашингтона.
– Смотрите, как бы урок не обошелся вам слишком дорого, особенно если ром у вас хороший...

Ром был отличный. Удобно расположившись в глубоком и мягком кресле, поставив ноги на решетку камина, где приятно потрескивал небольшой огонь. Жиль пил старый ямайский ром, регулярно и методично наполнял свою рюмку, чем вызвал восхищение Превия. Самому Турнемину урок тоже понравился: его кровь бурлила, сердце горело, и он все больше чувствовал себя американским моряком. Превий, подперев подбородок рукой, смотрел на него с улыбкой и поддерживал разговор, только чтобы узнать, когда язык его начнет заплетаться.

Но это узнать не удалось.

Большая черная бутыль опустела только наполовину, как вдруг тишину ночи разорвал бешеный перестук копыт пущенной в галоп лошади.

Шум все приближался и стих у дома актера.

– Это к вам, - сказал Жиль, вставая и собираясь уходить, но Превий остановил его.

– Кто бы ни пришел, он вас не знает. Останьтесь, мы проверим, удачно ли вы играете свою роль. Кстати, как вы себя чувствуете?

– Нормально, как нельзя лучше. А про вашего визитера могу сказать, что он молод, высок и скорей всего он военный.