Сильные удары в дверь, скрип сапог и веселый молодой голос, спросивший, дома ли господин Превий, подтвердили слова Жиля. Слуга проводил нового гостя к дверям библиотеки и постучал.

– Сударь, - сказал слуга, - там...

– Извините, - прервал его звонкий голос, швейцарский акцент которого заставил радостно забиться сердце Турнемина, - это я ворвался без разрешения, но я должен поговорить с вами, если вы тот самый комедиант Превий, о котором мне говорили.

Слово комедиант не понравилось Превию, и он нахмурился.

– Да, я действительно Превий, великий Превий, и, если позволите, не комедиант. Почему тогда уж не паяц? Я артист! А вы, врывающийся без приглашения в дом достойных людей, кто вы такой, сударь?

Гость вытянулся по-военному, щелкнул каблуками.

– Барон Ульрих-Август фон Винклерид зу Винклерид из швейцарской гвардии короля. Прошу извинить меня, но господин Бомарше сказал, что у вас находится мой друг...

В этот момент Жиль встал и подошел к ним, Винклерид замолчал и покраснел.

– Еще раз извините, я не знал, что у вас посетитель... Я хотел бы с вами поговорить...
– добавил он, решительно поворачиваясь спиной к незнакомому ему и неприятному гостю артиста.

– Будьте любезны подождать меня в маленьком салоне, слева от входа в вестибюль. Я сейчас к вам выйду...

Жиль рассмеялся.

– Не уводите его, мой дорогой Превий. Этот человек мой самый близкий друг.

НОЧНОЕ СВИДАНИЕ

Немного погодя в библиотеке воцарилось спокойствие. Усевшись в кресло, только что оставленное Турнемином, Ульрих-Август пододвинул поближе к себе бутылку рома.

– Ну и ну!
– только и мог сказать Винклерид между глотками, не спуская глаз со своего преображенного друга. Турнемин не мешал ему. Вопреки ожиданию, швейцарец быстро привык к новому облику Жиля, и в его серых глазах заиграли так хорошо знакомые веселые огоньки.

– А теперь, - спросил у него Турнемин, - скажи, зачем ты меня искал?

Левой рукой (правая была занята бутылкой, которую Винклерид прижимал к сердцу, как мать больное дитя) швейцарец порылся в кармане и достал письмо.

– Это тебе. Какой-то парень подбросил его в сад мадемуазель Маржон, твоей домохозяйки.

И барон протянул Турнемину аккуратно сложенный листок бумаги, скрепленный печатью красного воска с оливковой ветвью на оттиске.

На листке красивым почерком было написано:

"Шевалье де Турнемину из Лаюнондэ, павильон Маржон, улица Ноай, Версаль. Передать немедленно".

– Кто бы мог писать мертвецу?
– спросил задумчиво Турнемин.

– Тот, кто или не знает, или не верит в вашу смерть, - сказал Превий.

Но Ульрих-Август пожал плечами.

– Письмо написано женщиной, погляди на почерк, и мадемуазель Маржон думает, что это твоя жена, она очень просила побыстрее доставить адресату этого голубя...

– Эту утку, - поправил его Турнемин, вертя в руках все еще не вскрытое письмо.
– Ты прав в одном - почерк действительно женский, но это не рука Жюдит. Что-то он мне напоминает...

И, больше не раздумывая, он сорвал печать и вскрыл письмо. Подписи не было, на ее месте красовалась еще одна оливковая ветвь, нарисованная пером.

"Королева, - говорилось в письме, - с детьми и друзьями сядет 10-го этого месяца на свой новый корабль и отправится от набережной Рапе в Фонтенбло по реке. У замка Сент-Ассиз королевскую семью поджидает несчастье, которое можно предотвратить, если вы придете 12-го в полночь на террасу Пти-Кавалье у Сен-Порта. Если вместо вас придет кто-то другой, он никого не найдет. Приходите один, не бойтесь, вам расскажут, как спасти королеву и наследников..."

Протянув Винклериду открытое письмо. Жиль спросил у Прения:

– Какое сегодня число?

– Восьмое октября, понедельник...

– А за сколько дней можно добраться по воде от Парижа до Фонтенбло?

– Дня за три, за четыре. По ночам не плывут, а днем упряжка лошадей медленно потащит корабль против течения.

– Так, - сказал Винклерид, - я весьма сожалею, что принес письмо. Я должен был сначала сам его прочитать и разорвать.

– Конечно, это западня. Вместо тебя пойду я, договорились?

И он уже было собрался положить письмо в свой карман, но Турнемин выхватил его и передал Превию.