– Отнесите господина Латюда в библиотеку, - приказал министр слугам. Принесите ему туда водку, сигары, пунш и кофе. Они ему пригодятся, когда он очнется...

Следом за слугами, бережно и осторожно переносившими господина Латюда, все гости перешли в библиотеку - комнату, отделанную красным деревом и заставленную шкафами с книгами в дорогих переплетах. Жиль шел последним, из всех обитателей отеля Ланжак старый Латюд был единственным человеком, вызывавшим у него неприязнь. Это была старая жертва Помпадур, он провел в заключении тридцать пять лет. Когда-то Латюд был просто цирюльником и попал в свою же собственную западню. Теперь, после освобождения, он получал хорошую пенсию и по оплошности королевской канцелярии превратился в "виконта де Латюда". Он умел играть на нервах почти так же хорошо, как и его подруга - толстуха Легро, бывшая торговка, она опекала его и была ему и дочерью, и спутницей жизни. Вот уже два года во всех салонах, где Латюд неизменно пользовался успехом, она сопровождала его, в бесконечной опере Латюда она была хором: вовремя подавала реплику, пускала слезу или грустно вздыхала.

– Я никак не пойму, - сказал Поль-Джонс, обходя вокруг стола и не торопясь на помощь Латюду, - что привлекательного находит наш министр в этом несносном болтуне. Неужели ему не надоело слушать одни и те же рассказы о заточении и побеге? Прямо не Латюд, а какой-то Терамен!.. Слава Богу, я завтра покину Францию и больше его никогда не услышу!

– Господин Джефферсон видит в нем борца за свободу. Кроме того, следует признать, что тридцать пять лет заключения дают ему право на сочувствие. Только представьте: тридцать пять раз по триста шестьдесят пять дней! Целая жизнь в четырех стенах, и каких стенах! Это может свести с ума...

– Но зато какой результат! Посмотрите на него: теперь он виконт, получает хорошую пенсию, стал почти национальным героем, пользуется успехом в салонах, не считая толстой продавщицы - она нежит его, как младенца. Во всяком случае, он плохая компания для таких молодых девушек, как дочери нашего хозяина.

– Ба! Они же в монастыре Пантемон. Вряд ли Латюд может плохо влиять на них на таком расстоянии. Я, как и вы, недолюбливаю виконта, но, может, мы слишком требовательны и ведем себя как.., пуритане.

– Я пуританин?! Хоть я и шотландец, я протестую! Какой я пуританин, Воган? Да я ни одной юбки не пропущу! Кстати, что вы собираетесь делать после того, как мы покинем этот гостеприимный дом?

– Что буду делать? Пойду спать, черт возьми, и.., возможно, скорее, чем собирался, если наш старый брадобрей очнется. Хотя однажды он рассказал кое-что интересное... Вот, кажется, он уже приходит в себя...

Действительно, в тот момент, когда они подошли к двери библиотеки, послышался хриплый голос старого обитателя Бастилии и Венсена.

Поль-Джонс удержал за руку своего собеседника.

– Сегодня моя последняя ночь в Париже, - .сказал он.
– Я хотел бы провести ее вместе с вами. Отнесите это желание на счет глубокой симпатии, которую я к вам испытываю. Не отказывайтесь, клянусь, вы не пожалеете.

– Почему вы думаете, что я буду отказываться, скорее наоборот...

– В самом деле? Прекрасно! Послушайте, один приятель предложил познакомить меня с самой красивой женщиной Парижа. Она, кажется, любовница банкира, и ее дом весьма приятен. У нее в салоне играют, и азартные люди приходят туда не только полюбоваться хозяйкой. А хозяйка хороша! Хотя она появилась совсем недавно, некоторые ее уже называют Королевой Ночи, так она красива и соблазнительна. Вы ничего о ней не слышали?

– Бог мой, еще нет! Я только что переехал, а прежде жил у своего друга Бомарше и редко выходил... Я с удовольствием буду вас сопровождать.

Они вошли в библиотеку и приблизились к дивану, на котором возлежал Латюд. Он проглотил стакан крепкого виргинского пунша, способного свалить здорового молодого мужчину, но в нем старик, казалось, черпал новые силы.

– Хорошо, - сказал Джефферсон, когда Латюд опустил стакан.
– Теперь расскажите, дорогой друг, что привело вас в такое состояние?

Произнеся эти любезные слова, министр сделал знак снова наполнить стакан старика. Госпожа Легро тут же протянула и свой.

– Ах, господин министр, он совершенно ничего не понимает! Я хотела помешать ему доходить до такого состояния, но он не захотел меня слушать. Видите ли, он вас так любит, что обязательно должен поделиться с вами всеми мыслями, всеми переживаниями... Нас пригласили мои друзья, их дом стоит как раз напротив особняка Роганов, и вот...

– Замолчите, дура!
– воскликнул возмущенный Латюд.
– Вы не правильно рассказываете и не можете передать всю гамму чувств такого человека, как я. Я достаточно взрослый и, кажется, еще могу говорить... Действительно, друг мой, - обратился он к Джефферсону, - мы были приглашены к друзьям, живущим напротив особняка кардинала. Вдруг с улицы раздался жуткий крик - мы выглянули в окно, и что же мы увидели? Какая-то женщина выбежала из особняка Роганов, громко крича и стеная, ее окружили прохожие, и она, всхлипывая, поведала им, что произошло у бедного кардинала...

– Почему у бедного кардинала?
– удивился министр.
– Разве парламент его не оправдал?

– О да! Парламент, но не Версаль! К кардиналу был послан барон Бретей заклятый враг Рогана, и от имени короля объявил, что кардинал лишается звания первосвященника Франции и голубой орденской ленты. И в довершение к этому, больного Рогана ссылают в аббатство Шер-Дье, что в Оверни, и запрещают появляться при дворе. Он уезжает завтра.

– Король изменил решение парламента?
– переспросил Поль-Джонс. Парламент без внимания это не оставит.