— Трижды? — переспросил Рапп.

— Ну да, не показывай себя глупее, чем ты есть на самом деле, — сказала Торгунн. — Сперва во имя Отца, потом — Сына, и потом еще Святого Духа. Так что выходит трижды.

Рапп взглянул на священника. Тот был бледен, уголки рта у него подергивались, но по лицу его ничего не было заметно.

— Если дыхание у тебя неровное, то ты умрешь, — задумчиво проговорил Рапп.

— Ну что ж, я пришел в эти края, чтобы стать мучеником, — сказал на это магистр.

— Тебе это, пожалуй, будет легко, — сказал Рапп. — Но сперва, позволь, женщина, взглянуть на твое колено, если ты, конечно, знаешь, какое именно из них у тебя вывихнуто.

Торгунн застонала, сказав, что никогда еще ей не было так плохо, она покорно опустилась на камень и обнажила свое левое колено. Трудно было определить, действительно ли коленка опухла, но когда Рапп нажал на нее, Торгунн вскрикнула.

— Но до этого было еще хуже, — сказала она. — Теперь я, может, и смогу добраться до дома, если ты будешь меня поддерживать.

Рапп стоял с мрачным видом, раздумывая, а потом сказал:

— Не знаю, что там действительно с твоим коленом, ибо крик твой ничего не стоит. Но я не хочу, чтобы Орм сказал потом, что я без нужды убил его гостя. Брат Виллибальд лучше разберется во этом, так что он нас и рассудит.

И они направились домой, а Торгунн часто вынуждена была останавливаться и отдыхать, так как колено у нее сильно ныло. Последний отрезок пути она просто повисла на обоих мужчинах, обхватив их руками за шею.

— Виснешь ты на мне тяжело, — сказал Рапп, — но все мне трудно поверить, что ты говоришь правду.

— Думай, что хочешь, — ответила Торгунн, — но зато я чувствую, что моя коленка так и останется теперь больной навсегда. Я зацепила ногой за корень, когда перепрыгивала через поваленное дерево. Все именно так и было. Теперь у меня коленка совсем перестанет сгибаться.

— К чему же тогда вообще было все это чтение молитв? — мрачно ответствовал Рапп.

Торгунн уложили в постель, и брат Виллибальд пришел проведать ее. Рапп тут же отвел Орма с Ильвой в сторону и рассказал им все, что произошло, добавив свои подозрения на этот счет. Все они пришли к выводу, что это весьма прискорбное событие, и будет очень жаль, если между Раппом и Торгунн из-за этого произойдет размолвка.

— Как славно, что ты прежде всегда думаешь, а потом только действуешь, — сказал Раппу Орм. — Если бы ты сразу убил его, а потом выяснилось бы, что он невиновен, то это было бы очень скверно. Ибо убийство священника навлекло бы на всех нас Божию кару.

— А я думаю о Торгунн гораздо лучше, чем ты, Рапп, — сказала Ильва. — На самом деле легко вывихнуть себе ногу, когда попадаешь между корнями. Да ты и сам говоришь, что ничего между ними не заметил.

— Наверное, я плохо смотрел, из-за деревьев не было видно.

— Все же разумнее не судить поспешно в таких делах, — сказал Орм. — Ты, наверное, и сам помнишь, как рассудил судья моего господина Альмансура в Кордове, когда однажды Токе сын Грогулле прокрался в спальню жены египетского кондитера — того самого, который жил в переулке Раскаяния, и когда ветерок приоткрыл занавеску на окне, а четверо друзей кондитера, проходившие в это время мимо, увидели, что Токе и супруга кондитера лежат вместе в одной постели.

— Я хорошо помню это, — сказал Рапп, — но то было среди язычников.

— А мне хочется знать, что стало с женщиной, — сказала Ильва.

— Кондитер явился к судье, разодрав на себе одежды и приведя с собой четырех свидетелей, и требовал, чтобы Токе и женщину побили камнями как прелюбодеев. А мой господин Альмансур самолично приказал, чтобы дело это расследовалось в строгом соответствии с законом, хотя Токе и принадлежал к охране. Тогда судья с пристрастием допросил свидетелей о том, что именно они видели, и трое из них поклялись, что они совершенно явно видели все; однако четвертый свидетель, старик, со слабым зрением, сказал, что он различил не так ясно то, что там происходило. А закон пророка Магомета, написанный самим Аллахом в их священной книге, гласит, что можно судить за прелюбодеяние только в том случае, если его могут подтвердить четыре честных свидетеля, которые все видели своими глазами. Поэтому судья и решил, что Токе и женщина невиновны, а кондитер должен быть бит палкой по пяткам за ложный донос.

— Это подходящая для женщин страна, — сказала Ильва, — ведь прежде чем четыре свидетеля увидят что-то одновременно, многое может произойти. Но все же мне кажется, что кондитера наказали слишком сурово.

— Ну, сам-то он так не думал, — сказал Орм. — Ибо после наказания этот кондитер прославился среди охраны, и мы частенько захаживали к нему, чтобы поболтать с ним и выпить его сладкого сирийского меда, так что почет его возрос, и он благодарил Аллаха за удачу. Однако Токе смекнул, что хотя это дело окончилось благоприятно для него, все же оно послужило ему предупреждением, и он больше никогда не осмеливался ходить к той женщине.