Проект барона Луи получил в качестве защитников комиссию и многих образованных депутатов, приводивших превосходные доводы, и не безрезультатно, потому что верные доводы в конце концов проникают в умы, независимо от того, в какой форме приводятся. Лучшим защитником плана стал сам министр, который в написанной заранее содержательной речи коснулся всех частей своей системы, дабы просветить самых непросвещенных. Но когда дело дошло до деталей и дискуссия сделалась более оживленной, а потому и более серьезной, министр произвел на палату еще большее впечатление. Хоть и лишенный ораторского таланта и изъяснявшийся, вследствие крайней пылкости, со своеобразными запинками, он обладал энергией выражений, происходившей от силы мысли, и мощно воздействовал на слушателей.

Для начала барон Луи объявил, что ничего не упустил ради сокращения расходов и дошел до возможных пределов в плане экономии. Что до налогов, то, пренебрегая ораторами, притворно сочувствовавшими тяготам налогоплательщиков, он сказал, что первым своим долгом считает удовлетворение нужд государства, которые представляют собой и самые настоятельные нужды народа, ибо без солдат, судей и дорог так же невозможно обойтись, как без хлеба; что прямые и косвенные налоги необходимы в их нынешнем содержании и нужно их терпеть; что Франция является одной из наименее обремененных налогами стран Европы; что нужно уметь платить за свои невзгоды и это самое надежное средство с ними справиться. Перейдя к задолженности и плану кредита, министр заявил, что свои долги нужно выплачивать, и выплачивать полностью, что это обязанность честных людей, а также манера поведения людей умных; что, действуя таким образом, становятся богаче, а не беднее, ибо восстанавливают государственный кредит, через государственный кредит – кредит частный, а с частным кредитом – деловую жизнь; что так думают все в правительстве и сам король.

Эти доводы, приводившиеся неоднократно, убедили палату. Видя перед собой сведущего человека, превосходно понимавшего, что делает, депутаты закрыли дебаты, несмотря на крики оппозиционеров. Смелая откровенность министров, искренне пекущихся о благе государства, никогда не оставляет собрания равнодушными. Когда пришло время вотировать министерские предложения, 140 голосов было подано за их принятие и только 66 против, что означало большинство в 74 голоса – большинство подавляющее, учитывая количество голосовавших.

Успех произвел на публику огромное впечатление. С одной стороны, увидели сильное здравомыслящее большинство, решившееся поддержать правительство, с другой – твердое, разумное и сведущее в финансах правительство, знавшее, чего следует желать, и с силой того желавшее. На следующий день пятипроцентная рента, поднявшаяся при представлении проекта с 65 до 75 франков, поднялась до 78, и не было химерой предположить, что при продлении мира она поднимется и до 90 пунктов. В этом случае можно было легко осуществить заем и незамедлительно ликвидировать всю задолженность, продав только часть леса, который ранее постановили продать.

К ведению министра финансов относились не только финансовые вопросы. Конец континентальной блокады, наставший одновременно с падением Империи, требовал неотложного вмешательства в положение торговли и промышленности. Наполеон не настолько упорно продолжал континентальную блокаду, чтобы победить Англию торговыми средствами, но упорствовал в ней достаточно, чтобы заложить основы нашей промышленности. В тот день, когда вместе с вторжением на территорию Франции пали таможенные барьеры, на наших мануфактурах произошло подлинное расстройство, и к военным и гражданским чиновникам и приобретателям государственного имущества добавился новый класс недовольных, склонных сожалеть об Империи.

Как мы знаем, в первые дни Реставрации барон Луи уже принял некоторые временные меры, дабы привести торговое законодательство в соответствие с новым положением вещей. Но эти меры были только переходными, и чтобы обеспечить существование и развитие наших мануфактур, необходимо было принять еще множество других. Как случается всегда, все требовали абсолютных запретов в своих интересах, отказывая в простом покровительстве другим, а поскольку палаты сделались арбитром, к которому обращались все заинтересованные стороны, то наши промышленники засыпали депутатов петициями. Министр постарался удовлетворить большинство требований умеренными мерами, которые могли бы получить одобрение палат.

Прежде всего он восстановил на наших границах таможенную службу и остановил род контрабанды, порожденной исключительными обстоятельствами момента. Предоставленные по Парижскому договору прибавления к территории 1790 года, хотя и небольшой протяженности, содержали, между тем, значительное количество товаров. Эти территории, располагавшиеся в Бельгии, на Рейне и в Савойе, были заполнены продуктами английского производства, которые по праву должны были сделаться французскими, как только мы вступим в окончательное владение новыми территориями. Министр предписал произвести вывоз тех продуктов, что были запрещены, и потребовал уплаты пошлин на те, ввоз которых был разрешен. Он вынес решение о запрете на ввоз хлопковых волокон, тканей и сукна, и для этого ему пришлось только подтвердить действующий закон. Наши хлопковые прядильщики и ткачи, обладавшие сырьем, но не по цене континентальной блокады, а по цене, принятой во всей Европе, уже в том же году смогли продавать на Лейпцигской ярмарке свои ткани, выдерживая конкуренцию с английскими, потому что французские оказались лучшего качества.

Наиболее важной из отраслей промышленности, наряду с хлопковой, была металлургия. Металлу, призванному заменить в использовании камень и дерево, назначалось сделаться одним из наиболее действенных орудий современной цивилизации. Его производство весьма развилось во Франции вследствие континентальной блокады, запрещавшей ввоз иностранного металла. Отмена этого запрета поставила нашу металлургическую промышленность перед лицом грозной конкуренции. В самом деле, в Англии произошла в этой отрасли великая революция вследствие замены древесного угля коксом как топливом и молота прокатным станом как средством ковки. В результате тонна английской стали стоила 350 франков, а тонна французской – 500 франков. Правда, французская сталь обладала бесспорными преимуществами качества, и тем не менее вынести конкуренцию с английской она не могла. Положение в металлургической отрасли внушало тогда наибольшую тревогу. Хозяева кузнечных производств заявляли, что им придется остановить работу, если их не защитят от иностранных производителей, что лишит Францию продукта первой необходимости и поставит ее в зависимость от англичан, а англичане вскоре заставят Францию платить за их сталь дороже, чем за французскую. Металлургов поддерживали собственники лесов, которые могли продавать свой лес лишь постольку, поскольку его покупали хозяева кузнечных заводов. Их противниками были портовые жители и виноделы, надеявшиеся возить на Север вино и привозить с Севера сталь. Не решаясь признать своих истинных мотивов, они пытались доказать, что без Бельгии и рейнских провинций Франция не сможет производить потребное ей количество стали. Металлурги требовали запретить ввоз стали, а коммерсанты и виноделы требовали, напротив, полной свободы торговли. Министр предложил установить пошлину в 150 франков на тонну иностранной стали, полагая, что такой защиты будет достаточно. Дискуссия в Законодательном корпусе была жаркой, у обеих заинтересованных сторон нашлись горячие сторонники. Представили поправку, доводившую пошлину до 250 франков, которая собрала много голосов. Однако перевес получила пошлина в 150 франков, и в этом пункте замысел правительства вновь получил полную поддержку палат.